1. Изложенное выше представляет собой попытку показать, каким образом некоторые из наших обычных инструментов эмпирической политологии, такие как имеющиеся в настоящее время и широко используемые показатели демократизации и хорошего государственного управления, позволяют проводить ограниченный, но тем не менее значимый анализ «качества» политических устройств современных посткоммунистических государств. Как свидетельствуют приведенные результаты, прежде всего существует значимое различие между либеральными демократиями и не-демократиями и на данной основе становится возможной идентификация определенных подтипов. Во-вторых, аспекты «демократического качества» могут отличаться от критерия «хорошего государственного управления» вообще. Реальная деятельность в данных отношениях указывает на (в целом) на более успешное функционирование консолидированных либеральных демократий, однако некоторые из них, совсем недавно утвердившиеся, все еще являются «слабо консолидированными» демократиями, которым еще предстоит в этом отношении сравняться с остальными.
2. Таким образом более эффективный политический механизм обратной связи способен в определенной мере выравнивать и сбалансировать двойственные требования «представительности» в смысле высокого уровня участия и включенности на входной стороне и «ответственности» наряду с политической отзывчивостью, включая подобающие сдержки и противовесы, на исходной стороне политического строя. Такие положительные процессы развития, вместе с тем, не должны затушевывать ряд все еще остающихся трудностей в некоторых странах, например, в том, что касается власти закона, эффективности госуправления и контроля за коррупцией. Это тоже могло бы быть выявлено некоторыми из приведенных показателей.
3. Говоря обобщенно, таким образом нет причин для самоуспокоенности в отношении качества существующих демократий и их деятельности в функциональном и нормативном смысле. Как то, так и другое, между тем, можно определить получше скорее с помощью тщательного качественного исследования каждого конкретного случая, такого как «демократический аудит» (Битэм/Веир, 2000), нежели пользуясь представленными в статье показателями широкого обобщения. Это относится не только к демократиям посткоммунистическим, но и западноевропейским и другим.

1. В конце 1970-х с приходом к власти в Иране аятоллы Хомейни был разрушен один из важнейших столпов западной геополитической архитектуры с главенствующей ролью США. Шахскую династию Пехлеви легко было использовать в качестве пешки в борьбе между США и СССР. Когда же она исчезла, Вашингтон и Пентагон вынуждены были задуматься о новой роли Соединенных Штатов в мировой политике. Новый Иран, ставший не зависимым, привнес новую комбинацию в региональные геополитические «шахматы», и она, возможно, способствовала глубокому кризису «крепкой» биполярной системы.
2. Как теперь хорошо известно, производство наркотиков в Афганистане со времени оккупации страны силами НАТО выросло примерно в 40 раз. Если оценить решения, принятые до сих пор силами США и нацеленные на обуздание торговли наркотиками и победу в борьбе с ней, в более общем контексте геополитической практики США, то можно заметить, что войска США и НАТО, похоже, попусту «транжирят» время: производство и распространение наркотиков в южной части страны по-прежнему идет полным ходом. Как хорошо известно, широкомасштабное производство наркотиков в этом районе невозможно из-за непрекращающихся боевых действий. Напротив, войска США и НАТО сосредоточили свой стратегический интерес на северной части страны.
3. Создание геополитического раскола в Центральной Азии, то есть «болезненной язвы» в Евразии, способно привести к враждебности и неприязни между другими основными игроками в Азии – Россией, Индией и Китаем. США оказались бы единственными оставшимися в выигрыше от этой игры. Помимо попытки рассечь Евразию «ножом» обозначенной дуги (от Средиземного моря до Центральной Азии), замечено, что США (начиная с 2008 года) создали и размещают Африканское командование своими силами (АФРИКОМ) и, разумеется, причастные к нему позиции совместной безопасности в Африке. Полезный военный «механизм» к тому же и с прицелом на Ближний Восток и Центральную Азию.

1. Современная Турция входит в «Большую двадцатку», претендующую заменить в ближайшем будущем западный клуб «Большой семерки», где на «табуретки» сбоку сидит Россия. Анкара была инициатором создания Организации Черноморского экономического сотрудничества. Турция играет активную роль в Азии, где входит в «Большую семерку» наряду с Китаем, Индией, Индонезией, Саудовской Аравией, Южной Кореей. В июне 2010 г. в Стамбуле состоялся третий саммит набирающей политический вес международной организации — Совещания по взаимовоздействию и мерам доверия в Азии (СВМДА). Турция предпринимала попытки по урегулированию отношений с Арменией, выступает за создание региональной организации по решению проблем Южного Кавказа.
2. Геополитическая трансформация Турции ведет к смене соотношений внешнеполитических предпочтений в турецком обществе. На фоне уменьшающегося числа сторонников бездумной вестернизации и американизации, исламисты выступают за активизацию роли Турции на Ближнем Востоке, а евразийцы – за интеграцию тюркских народов. Одновременно возрастает зависимость Запада от Турции. От будущего турецкого «энергетического моста» зависит Европейский Союз. Поэтому, несмотря на кризис в ЕС Европейский Инвестиционный Банк существенно увеличил вложения в турецкую инфраструктуру до 2,7 млрд. евро в год. Для Соединенных Штатов и НАТО Турция важна как главный стратегический партнер на Ближнем Востоке.
3. За последние десятилетия, несмотря на внутренние проблемы, Турция в отличие от другой евразийской державы — России — осуществила успешную модернизацию, и разрыв в макроэкономических показателях неумолимо сокращается. Турция вышла в 2009 году на 16 место среди крупнейших экономик мира по объему внутреннего валового продукта ($880 млрд.). По этому макроэкономическому показателю сокращается разрыв с Россией. ВВП Турции в 1990 году составлял 29 % от российского, а в 2009 году — 73 % и в 5,2 раза превышает украинский ВВП. Турция занимает 18 место в мире по ВВП на душу населения (Россия на 51 месте).
4. В отличие от примитивной и провальной национальной идеи «удвоения ВВП», предложенной народу российской властью, турецкие неоисламисты из правящей партии фундаментом успешного бизнеса считают сочетание высоких технологий с высокими моральными качествами. Успешная модернизация стала возможна благодаря политической воле турецкой власти, эффективно использующей евразийское положение страны на историческом перекрестке торговых путей соединяющих Европу с Азией и Черноморье со Средиземноморьем. Но главное, в многопартнерской геополитике Турции доминирует чувство национального достоинства и отсутствует слепое раболепие власти перед Западом.

1. В идейном отношении исламский фундаментализм амбивалентен. С одной стороны, для отрицания модернизации он использует традицию, провозглашая определенные ее элементы единственно законными символами исконно мусульманского мироустройства, но себя авторизует непосредственно через обращение к священному тексту. С другой – он не чужд реформаторству, но принципиально исключает новацию (собственные новации подаются как возрожденные традиции). Кроме того, исламизм отсекает реформаторский принцип развития позитивного содержания традиции в соответствии с требованиями среды.
2. Одновременно у фундаментализма есть вполне модернистские черты – сильная предрасположенность к развитию не просто отдельных мировоззренческих характеристик, но именно тоталитарной идеологии с элементами рациональности, убежденность в примате политики, понимание высшей цели как преобразование центральных политических институтов. Вывод из этого следующий: исламский фундаментализм, как и многие другие религиозные и политические течения, в той или иной степени подвержен необратимому процессу модернизации.
3. Российское законодательство содержит положения, в соответствии с которыми религиозное объединение не участвует в выборах в органы государственной власти и в органы местного самоуправления, а также не принимает участия в деятельности политических партий и политических движений, не оказывает им материальную и иную помощь. Усиление государственного контроля за соблюдением этой нормы закона всеми религиозными организациями, в том числе и мусульманскими, могло бы содействовать сдерживанию политизации ислама в России.
4. Ключ к преодолению рецидивов исламского фундаментализма, обострившегося в России на волне демографического увеличения мусульман и связанных с мировым финансовым кризисом социально-экономических проблем, сегодня следует искать не в прямой борьбе с ним, как с неким материализовавшимся злом, а в оздоровлении российской экономики и улучшении уровня жизни наших граждан. Лишь эти действия федеральной и региональной власти способны сначала «законсервировать», а затем, возможно, и полностью нивелировать негативные проявления исламизма на территории мусульманских регионов России.

1. 17 мая 2010 год Совет Североатлантического альянса увидел долгожданный доклад «12 апостолов», пробный вариант политического обоснования жизненной необходимости НАТО в контексте вызовов и угроз глобального XXI века. Возможно, ему не суждено стать окончательной версией концепции НАТО 2020, однако, рекомендации, вынесенные известной группой экспертов под руководством Мадлен Олбрайт, это, безусловно, попытка лицензировать альянс на качество.
2. К сожалению, приходиться констатировать, что Россия для НАТО по-прежнему выступает в качестве некой «темной лошадки». Диалог с Россией, безусловно, желателен, так это самая большая по территории страна в евро-атлантическом регионе, и без нее безопасность строить невозможно. Но НАТО, как и большинство зарубежных аналитических центров, подчеркивает неприемлемость политики политического и экономического запугивания, которую ведет Россия в отношении отдельных государств. Значит, Россия все же воспринимается как угроза, но, конечно, не военная, а политическая и экономическая, и только в отношении определенных государств, названия которых напрямую не упоминаются. Не трудно понять, что речь идет о бывших странах социалистического блока и постсоветском пространстве.
3. Серьезные сомнения вызывает тот факт, что Грузия или Украина будут в состоянии соответствовать стандартам НАТО даже при полной поддержке вступления в Альянс со стороны местного населения. Важно, что отчасти «монополистские» права России на миротворчестве, спасательные и гуманитарные операции на постсоветском пространстве уже давно оспариваются различными региональными организациями европейского толка. Развивая и применяя механизмы кризисного реагирования на Южном Кавказе и в Черном море, НАТО делает потенциальный задел на возможную роль медиатора конфликтов в данных регионах, следовательно, вероятного конкурента России.
4. С точки зрения содержания этого диалога, рекомендации, представленные группой экспертов не привнесли практически ничего нового. Впервые в официальном документе была озвучена идея общего ПРО. Сотрудничество в данной сфере с Россией было представлено как «крайне желательное». Но дальше этой формулировки эксперты не пошли. Будущее единого ПРО остается очень туманным. Интерес, безусловно, представляет возможный документ о совместной оценке угроз и вызов XXI веке. Именно разработка этого документа даст максимум возможностей для обсуждения и согласования позиций, прояснения опасений друг друга. Являясь по своей природе двусторонним документом, он сможет более полно раскрыть потенциал диалога Россия – НАТО, чем те рекомендации, которые были вынесены 12 экспертами.

1. Переворот в Киргизии не стал неожиданностью ни для ее соседей, ни для международного сообщества – известия о беспределе президентского клана, разворовывании им и без того скудного национального достояния страны были у всех на слуху. По сути, все ожидали каких-то перемен и неожиданным оказалось лишь время события. Время, кстати, не очень удачное как для России, готовящейся отмечать 65-летие победы над фашизмом, так и для США, нацелившихся на «перезагрузку» отношений с Москвой. Неудачным в смысле времени оказался этот период и для Казахстана, активно реализующего свою программу Действующего председателя в ОБСЕ.
2. Сценарий апрельского народного восстания 2010 года был предопределен теми же факторами, что и события марта 2005 года, когда колонны протестующих пошли на штурм президентского дворца, чтобы свергнуть режим Аскара Акаева. Главные среди них - тяжёлое социально-экономическое положение населения, глубоко укоренившаяся во всех эшелонах коррупция, семейственность и клановость, а также слабость центральной власти и органов правопорядка. Нельзя сбрасывать со счетов и возросшую роль криминальных авторитетов, связанных с наркомафией, активно пользующихся в своих целях отсутствием эффективной системой государственного управления и утратой местной правящей элитой чувства реальности.
3. Кто и как будет управлять «постреволюционной» Киргизией? Сумеет ли в ней укорениться демократия, уже пережившая рецидивы авторитаризма? Наконец, с кем будет иметь дело международное сообщество и какова должна быть позиция России? Эти вопросы имеют практический интерес, но дать на них четкие ответы пока не представляется возможным. Трудности в поиске ответов во многом связаны с рядом специфических особенностей структуры и функционирования национальной элиты, ее неоднородностью, разобщенностью по региональному признаку, высоким удельным весом криминалитета, взращенного наркотрафиком.
4. В отношениях со своими ближними и дальними соседями Киргизия стремилась (и, очевидно, будет стремиться) проводить многовекторную внешнюю политику. Выгоды подобного курса очевидны – многовекторность приносит ощутимые материальные результаты, позволяя мобилизовать различные иностранные гранты, льготные кредиты, привлекать инвестиции. Однако сохранять баланс интересов не всем удается – пример тому К.Бакиев. Его непоследовательность при заключении соглашения с США о Центре транзитных перевозок в аэропорту «Манас», попытки разыграть «конкурентный сценарий» взаимодействия между США, Россией и Китаем по ряду не только тактических, но и стратегических вопросов, успеха не имели.

1. Сегодня на мировом рынке газа наблюдается очевидное превышение предложения над спросом. Причиной этого стало, с одной стороны, снижение спроса со стороны западных стран вследствие тяжелейшего экономического кризиса, а с другой, появление на рынке избыточных объемов СПГ от недавно введенных в строй предприятий. Именно по этой причине рухнули спотовые цены на газ, упавшие летом 2009 г. до 120 долл. за 1 тыс. куб м. С учетом этого европейские потребители начали требовать от «Газпрома» пересмотра контрактных объемов закупки газа, а также принципов ценообразования на газ.
2. Появление в игре больших объемов сланцевого газа еще сильнее сдвинет баланс в сторону избытка предложения. Цены на газ будут постоянно низкими в течение многих лет. Российский газ может стать не просто слишком дорогим для европейских и других потенциальных покупателей, которые смогут удовлетворять свои потребности за счет дешевого СПГ, он будет просто не востребованным. Еще сложнее выглядят перспективы североамериканской экспансии российского газового концерна.
3. На мировом энергетическом рынке созданы предпосылки для освоения новых территорий, технологий энергоэффективности и создания новой инфраструктуры. Очевидно, что в настоящее время Россия к этому не готова ни с точки зрения существующих технологий, ни в связи с низкой инвестиционной привлекательностью экономики. Данное обстоятельство ставит перед политическим руководством страны непростой выбор между попытками дальнейшего огосударствления ТЭКа и объективной потребностью в инвестициях и современных технологиях.
4. Очевидным становится и необходимость выстраивания четкой внешней энергетической политики, которая бы не зависела от сиюминутных политических выгод и отвечала бы задачам повышения инвестиционной привлекательности российской экономики и ТЭКа, в частности. От того, насколько политика российских властей будет способствовать выполнению этих задач, в конечном счете зависит конкурентоспособность России в мировой экономике.

Заочный круглый стол

Продолжаем обсуждение опубликованных в прошлом номере вопросов:

1. Как Вы оцениваете нынешнее состояние российского высшего образования?
2. Каковы, на Ваш взгляд, достоинства и недостатки проводимых в настоящее время структурных преобразований в высшей школе и экспертные оценки их влияния на конкурентную сферу, перспективное положение образования и развития общества?
3. Какие законодательные, административные, общественные и другие меры необходимо принять, чтобы за счет развития конкуренции реально и значимо повысить приоритет и качество высшего образования, социальную и экономическую эффективность работы вузов? Какие условия и тенденции станут определяющими динамики сферы образования – государственное регулирование или конкурентное развитие высших учебных заведений?
4. Что может наиболее эффективно повлиять на перспективы и положение в мире нашей высшей школы? Что означает для России высокая конкурентоспособность отечественных вузов.
5. Консерватизм или инновации, традиционные или новые образовательные технологии, утвердившиеся формы или принципиально новые виды образовательных организаций должны в перспективе определять облик системы образования, которая будет способна формировать общество и экономику, основанную на знаниях?
6. По Вашему мнению, нынешнее состояние российской экономики и развитие общества, с одной стороны, и нарастающие потребности грядущего информационного общества требуют от высшей школы опоры на теоретическую подготовку или на практические навыки специалиста, фундаментальные или прикладные знания, широкий профиль или узкую специализацию вузовских выпускников?
7. Как Вы думаете, чтобы быть конкурентоспособным, российское высшее образование должно стать элитным или доступным широким слоям населения, что мешает организации эффективной системы «образование через всю жизнь»? Что самое ценное нужно сохранить в нашем образовании, а что привлечь из мирового опыта для создания действительно конкурентоспособной системы образования, адекватной новым вызовам и задачам, стоящим перед нашей страной?

1. Важным следствием нового понимания модернизации является тезис о том, что культурные особенности нации не могут стать препятствием для развития. В обществе может существовать неэффективная социальная система, но это означает только то, что нация недостаточно использует свой потенциал для развития. Таким образом, миф о том, что особый русский характер приговаривает страну к вечной отсталости, не только вреден, но и несостоятелен. Более того, в условиях внедрения новых социальных практик культура может стать важнейшим ресурсом развития.
2. Избежать воспроизводства негативного прошлого опыта опять же поможет локальность начальных реформ. Проводя преобразования в качестве экспериментальных и, в известной степени, изолированных практик государство сможет, во-первых, заведомо привлечь творческих людей с нетипичной ценностной структурой, а, во-вторых, жестко контролировать эффективность внедряемых институтов. В случае реального успеха сгенерированные в рамках новой модели ценности и институты неизбежно распространятся и на более инертные части общества. И этот процесс с полным правом можно будет назвать органичным преобразованием социо-культурной структуры, подлинным «выращиванием институтов».
3. При постепенном преодолении, таким образом, недоверия между властью и обществом, в ходе сглаживания существующих противоречий, будет происходить включение все большего количества людей в процесс реформирования. Также исчезнет необходимость «производства» объединяющей национальной идеи для её трансляции основным массам населения. Если преобразования, действительно, начнут действовать на благо человека, то позитивная гражданская идентичность сформируется самостоятельно на основе широкого общественного консенсуса. И только в этом случае можно будет, действительно, говорить о каком-либо шансе на успех преобразований.

1. Проблема самоидентификации восточных немцев кроется, в том числе в сложности нахождения общего, глобального ориентира, утерянного после объединения Германии. В ГДР коммунистической системой предлагалась принадлежность к «международному коммунистическому братству», и это давало индивиду осознание причастности к чему-то мощному и величественному, обладающему большим весом на мировой арене. Приобретение нового подобного ориентира видится в переключении внимания восточных немцев на их принадлежность к ЕС, т.к. его роль, вес и значимость в международных отношениях являются ощутимым, принадлежность к ЕС – это цель не одного государства, общности, человека. Такой способ обретения общегерманской идентичности – своеобразный путь от большего к меньшему. Однако, если это усилит позитивное отношение к сближению востока и запада внутри Германии, отказываться от него не стоит.
2. Так же немецкому обществу стоит больше обращаться не к сорока годам разъединения, а к тому культурному и историческому наследию, которое было создано их нацией на протяжении столетий. Обращение к культуре, осознание того, что из различных федеративных земель выходили всемирно известные деятели культуры и искусства, ученые и философы, экономисты и правозащитники и т.д. может дать молодому поколению немцев, менее наделенных предрассудками разъединения, имеющих твердую «историческую» почву под ногами. Германия в своей истории не раз претерпевала размежевания и объединения – и каждый раз она находила в себе силы объединиться. Не принять ли это как заслугу нации в ее выживаемости и стремлении самосохранения?
3. Для приобретения общей идентичности жителям Германии необходимо время. Время для самосознания, для взаимного прощения, для формирования более четких и более общих целей. Протяженность этого периода времени, возможно, исчислять только поколениями. Способность «перерасти» разделение и обрести единую идентичность – это задача не одного поколения, потому что, так или иначе, «ментальный барьер» в умах немцев будет сохраняться за счет его передачи и существующих настроений в семье и в обществе. Самоидентификация будет оставаться проблематичной, поиски единой идентичности будут продолжаться, но с каждым новым поколением противоречия будут сокращаться, т.к. восток догонит запад и больше интегрируется посредством этого в европейское и мировое сообщество.