Разочарование в прогрессе

Великий немецкий просветитель Готфрид Лессинг, завершая свои тезисы о воспитании человеческого рода, восклицал: «Шествуй вперед, историче: ское Провидение». Выражено пафосно, в духе эпохи. Однако история далеко не всегда шествует. Иногда она словно застывает с поднятой ногой. Иногда же — мчится вскачь. Разными бывают ритмы истории. Когда размеренно, от века к веку, мало что меняется. Те же традиции, тот же жизненный уклад. Но нередко история разгоняется с предельной быстротой. Все разом преобра: жается. Сегодня все совсем не так, как вчера. Другие взгляды, иной образ жизни.
Если оценивать массово:психологические процессы наших дней, то нель: зя не увидеть этого истомленного ожидания скорых перемен. Минувшие два десятилетия — краткий миг между прошлым и будущим, далеко не соразме: римый даже с продолжительностью средней жизни. Но сколько разломов, бросков и немыслимых попыток дерзкого парашютирования в неизведанное историческое пространство! Какое множество дерзаний, направленных на желание разорвать социальную ткань, расшить ее по новым лекалам.
В наши дни все ждут перемен. Хотят новизны и трансформаций. Прези: дент открыто заявил, что власть забронзовела, возникла угроза застоя. Про: будились и заполыхали Северная Африка и Ближний Восток. Рушатся сто: лицы и президентские дворцы. Пассионарный пожар охватывает города и селения, народы и целые регионы. Можно ли не желать преображений, когда сдвигаются даже материки, грозя стереть с карты мира Каспийское море? Допустимо ли жить по старинке, когда планируются уже встречи с иноплане: тянами? Мощно гуляют ветры преодолений.
Однако чем же поддерживается эта массовая вера в стремительные и радикальные перемены? Она вызвана отнюдь не социальными преображе: ниями, а новейшими информационными прорывами. Концепция американ: ского кумира Элвина Тоффлера, который предложил разделить историче: ский процесс на три «волны» — сельскохозяйственную, индустриальную и постиндустриальную — никогда не была предметом серьезной теоретической экспертизы. Она легко вписалась в психологический настрой широких массовых аудиторий.
Так и получилось, что мир сегодня одушевлен невыразимой гонкой. Социальные философы и политики перестали думать о том, куда влечет нас рок событий. Все страны, не исключая России, хотят как можно быстрее катапультироваться в «пост:». Ревнители прогресса подгоняют, наставляют, осуждают архаику и традиции. Тоффлер, к примеру, критикует правитель: ство США за то, что оно продолжает строить железные дороги, мешающие тотальному торжеству «третьей волны».
Между тем, мне кажется, социальная мысль эпидемически больна. Фило: софская рефлексия утратила дух остережений. Мы вообще перестали обра: щать внимание на социально:психологические процессы. Человечество пытается не просто переделать мир, но буквально его переплавить. Особенно это заметно в России. Нам помстилось, что социальная ткань податлива и поддается любой лепке. Вспомним, сколько мертворожденных, лозунговых кампаний рождалось в минувшие десятилетия — «модернизация», «коммер: циализация», «трансформация», «интеллектуализация», «нанотехнологи: зация», «идеологизация». Мы полагали, «что все это будет носиться». Но история, похоже, уже вознесла карающую длань.
Ракета постиндустриализма сбросила природную мощь Земли как знак «первой волны». Тоффлер писал об этом историческом периоде, как о времени растянутой архаики. Но так ли это на самом деле? Выдающийся американский культуролог Л.А.Уайт писал: «С развитием земледелия и скотоводства резко увеличилось производство и потребление энергии на душу населения в год, что позволяет ожидать скачка в культурном развитии. Именно это и произошло. Археологические данные полностью подтверждают нашу концепцию. В тече: ние нескольких тысячелетий после полного освоения человеком земледелия и скотоводства возникли великие цивилизации древности в Египте, Месопота: мии, Индии, Китае и в Новом Свете, в Мексике, Центральной Америке, в Андах. После сотен лет медленного и скудного развития в эпоху палеолита вдруг под влиянием расширения энергетических ресурсов, вызванного перехо: дом к земледелию и скотоводству, произошел скачок в культурном развитии».
На самом деле великие города, народы, целые империи возникли на месте прежних поселений, племен, союзов племен — и все это следствие аграрной революции. Одновременно происходил быстрый прогресс во всех ремеслах, искусствах и в интеллектуальном развитии человека. Особенно это было заметно в Старом Свете. Предпринимались и успешно завершались смелые инженерные проекты, возводились могучие архитектурные сооружения. Расширялись и процветали гончарное, текстильное ремесла, металлургия. Отмечены большие успехи медицины. Были созданы впечатляющие произ: ведения искусства — рельефы, скульптура и живопись. Прогресс и развитие наблюдались во всех областях культуры.
Но самое поразительное: аграрная стадия человечества, вопреки прогно: зам Тоффлера, не сгинула. Сегодня наиболее проницательные эксперты советуют многим странам обратить внимание на аграрный сектор. Что же касается России, то она пошла за Западом. Вещали: стоит ли вкладывать средства в сельское хозяйство, когда можно купить закордонные бананы и пшеницу? Труд на полях стали оценивать как бесперспективный, не заточенный под эпоху.
Но вот футурологи во всем мире заговорили о новой угрозе продоволь: ственного кризиса. Население планеты множится. Замаячила безрадостная перспектива мировой нехватки продуктов. Миллионы азиатов обнаружили, что рис может быть не только едой, но и приправой для первого блюда. Поля и угодья обрели геополитическую ценность. Но разве дело только в этом?
Деревенский уклад жизни — особый культурный код, во многом опреде: ляющий национальный дух. Веками складывался особый образ мысли, жизни, культурной повседневности. Формировались культурно:историче: ские типы с присущими им специфическими чертами в художественно: эстетической, нравственной, религиозной, экономической и социально: политической сферах. Не будет села, не будет и нации. Об этом предупреж: дал великий русский философ Н.Я.Данилевский: этнос может превратить: ся в население, в обычный демографический материал для других наций. Так исчезла античная цивилизация, оставив на своей территории греков. Ушла и римская культура, а итальянцы наследуют только прежнее про: странство.
Загубив деревню, легко утратить и национальную идентичность. В России вымерли 29 тысяч деревень. Половину продуктов питания мы теперь закупа: ем за рубежом. Огромные просторы нашей страны обезлюдели, показав «ничейную землю». Невероятное искушение для политических стратегов.
Россия попыталась одним махом перекинуть себя в постмодернистское пространство, в «третью волну». Убеждали политиков: «если сегодня мы не освоим компьютерные технологии, завтра мы окажемся на задворках исто: рии». Зачем нужны молотки, гвозди, доски, сверла, шурупы и клей (кстати, эти приметы индустриализма я взял из работ Мартина Хайдеггера) в век компьютеров? В итоге действительно оказались без гвоздя, то есть без заво: дов, без промышленных цехов, без станков, без слесарей и техников.
Мировая практика показывает, что большинству стран не удалось отце: питься и от «второй волны». Да, началась бурная деиндустриализация Запа: да. Производство дислоцировалось в те страны, где дешевая рабочая сила. Однако маргинальное положение России не позволило стране «прицепить: ся» к паровозу. Теперь уже очевидно, что ни одна страна не сможет добиться развития, пользуясь только программным обеспечением, финансовыми услугами, туризмом или высокими технологиями.
В нашей экономике на первый план вышли финансисты. Отброшены эко: номические модели, направленные на приращение национального богатства в виде реальных достижений. В моду вошли спекулятивные схемы, помогаю: щие перераспределять, а не приумножать доходы. Появились специалисты по регулированию финансовых потоков.
Историческое воодушевление нередко сменяется психологической устало: стью, разочарованием. Накатывают «волны», не имеющие ничего общего с тоффлеровским членением истории. Общественное сознание сегодня трудно выразить в понятиях психологической нормы. Депрессивный синдром пора: зил жителей деревни, осознавших скорый финал крестьянского бытия. Горечь испытали люди труда, оказавшиеся в зоне планомерной люмпениза: ции. Интеллигенция мучительно, с огромным разочарованием воспринимает собственную невостребованность.
Французский социолог Раймон Арон написал в свое время книгу «Разоча: рование в прогрессе». Это было, по сути дела, первое предвестие горькой изнанки социальной ломки, огромных скоростей, пустоты революционаризма. Сегодня, пожалуй, мы присутствуем при новом витке этого разочарования.

«Живем мы в мире виртуальном»

Великие умы прошлого задумывались над тем, как выстроить человече: ское общежитие по меркам разумности. Афинская демократия, например, хотя и уважала право каждого высказывать свое мнение, была, тем не менее, полна неожиданностей, обрекала каждого на риск и ответственность. Раздра: женный демократической неразберихой, Платон сконструировал нечто в высшей степени пропорциональное, стройное и упорядоченное — корпора: тивное государство, которым управляли философы. Чем дальше, однако, существовали Афины, тем более поразительной становилась картина всеоб: щей разрозненности, обособления и недисциплинированности. Нет, не выстраивается жизнь по заветам мудрецов.
В политической жизни нашей страны утрачены традиции народовластия, опора на общественное мнение, на формы социальной самодеятельности. Бюрократизация взяла курс на предельную заорганизованность всех сторон человеческого бытия. Правовое сознание отреклось от нравственных импе: ративов. Сместились все оценки, здравый смысл обнаружил изнанку. Закре: пились эксцентричные, абсурдные критерии государственной деятельности.
Участники президентского марафона обращаются к народу, к его полити: ческому сознанию. Но вдруг оказывается, что у каждого из них — собствен: ный образ этого населения. Одному мнится, что люди оценят его любовь к животным, личное участие в тушении лесных пожаров, простецкий юмор, деловую хватку. Другому кажется, что избиратели в восторге от «продвину: тости» политика в его увлечениях информационными технологиями, модной музыкой, постоянным командным присутствием на экране, подкреплением юридических прав отдельно взятого человека.
Если воспользоваться словом К.Манхейма, то суверенная демократия стала не только «воинствующей». Она превратилась в инструмент бессодер: жательных процедур, направленных к заранее спланированным целям. Сло: жилась исторически абсурдная ситуация, когда властители могут планиро: вать свое владычество на целые десятилетия вперед, даже не принимая в расчет иные расстановки политических сил в стране. Обнаружилась явная несостыковка между реальными настроениями в обществе и результатами голосований, якобы подтверждающими высокие рейтинги и неизменные политические симпатии.
За 20 лет, в течение которых современная элита пытается вывести страну из кризиса, никакого прорыва не обозначилось. И вот при изобилии финансо: вых ресурсов, при почти идеальной внешней конъюнктуре уровень инвести: ций в реальный сектор экономики крайне низок. Он в два раза ниже, чем в Индии и Китае. Станкостроение в России практически исчезло. Дороги разру: шаются, а те, которые с твердым покрытием, сокращаются. Дорожное строительство переживает не лучшие времена. Чем можно похвалиться? Разве только торгово:развлекательными центрами. Трудно представить сейчас такого сталинского наркома, который имел бы приблизительное представле: ние о своем наркомате, о том, чем он, вообще говоря, занимается. О реформа: торах такого класса, как Витте или Столыпин, не может быть и речи.
Как:то неприметно для социальной философии в нашем историческом бытии стерлись грани между революцией и реформой. Распродажа обще: ственной собственности, произрастание с шумом и свистом новых сословий, приручение демократии как верной хранительницы деспотии, предумыш: ленное отвержение народных устоев жизни. Был бы жив Маркс, назвал бы такие преобразования не локомотивами, а ракетами истории. Неузнаваемы: ми оказываются культуры, нерушимо хранившие себя в течение тысячеле: тий. Рвутся социальные связи. Все, что было «весомо, зримо, грубо», прова: ливается в виртуальное пространство.
Нам не дано предугадать, на что и как откликается история. Но есть одно давнее наблюдение социальных философов: общественные сдвиги начина: ются в такой форме и с такой глубиной, что этого никто не ожидает. Боль: шинство жителей страны не хотели развала СССР. Никто не помышлял о том, что Россия станет страной немыслимых социальных контрастов. О неве: роятном размахе коррупции не было промолвлено ни слова. Поистине, нетруден первый шаг, но мы рабы другого.
Царизм был плох. Либеральный проект спасения России оказался под: лым и разрушительным. Попытки вернуть стране ее державное место обнаружили признаки застоя и угрозу стагнации. Надежда на возможное десятилетие спокойного, устойчивого развития перекрылась стонами о без: отлагательном рывке в грядущее через модный модернизационный проект.
Рождается ощущение, будто история чревата вулканическими сдвигами. Прежние варианты «штурма будущего» объявляются катастрофическими. Но начинают фонтанировать другие социальные модели. Невольно закрады: вается мысль, когда:то поразившая К.Маркса и отвергнутая им: похоже, в истории действуют одни недоумки.
Мы постоянно догоняем, перегоняем, запускаем себя в будущее со скоро: стью ракеты. Но каков счет за это постоянное стремление подрасти путем извлечения корней из почвы? Пока мы оплакивали невостребованный нами китайский путь модернизации, в газетах этой державы стали появляться снимки, мучительно сходные с отечественным архетипом. На фоне кирпичной стройки три китайца, развалившись на местном ландшафте, блаженно потяги: вают пиво. Властители Китая срочно озаботились восстановлением неоконфу: цианства в стране. Появились статьи о достоинстве труда и послушания. Заго: ворили о ценности традиций. Но подземные толчки истории неумолимы.
Боже правый, в какие же это фантастические сроки европейский проект, глобализируя мир, смел вековые традиции, заветы мировых религий, непо: колебимые святыни! Мир поражен цепочкой социальных потрясений на Ближнем Востоке. В Индии ценность данной земной жизни неотвратимо отступает перед соблазном последующих реинкарнаций. Человечество поспешно расписалось под фразой Хлестакова: «Для того и живем, чтобы срывать цветы удовольствия».
Политики больше не нуждаются в огляде на глубинные истоки бытия. История утратила сакральность. Сбылось предсказание Николая Бердяева: теология уступила место социологии. Власть перестала быть священной. Оказалось, что властители такие же люди, как и все, помышляющие о стяжа: нии богатства любыми доступными им способами. Мир хочет новизны.
Люди эпохи Ренессанса тоже думали, что с них собственно и начинается история. Они мнили себя первопроходцами, хотя и осознавали, что возрож: дают античность. Традиция часто кажется случайной разменной монетой, паролем архаики и нелепой старины. Но именно в традиции кристаллизован огромный социальный опыт. Традиция знает ответы на главные человече: ские вопросы. Ее нормативный код позволял ей выстоять в борьбе со време: нем. Только она может обеспечить общественное согласие и стабильность. Лишь из нее, как из тростника, согласно О.Мандельштаму, можно «извлечь богатство целой ноты». Альтернатива ей — погром бытия…
Современные постмодернисты не зря обратили внимание на тот факт, что мы все чаще и чаще оказываемся в некоем фантомном пространстве, которое подменяет нам реальность. Возникают новые партии, плод затейливой мысли политтехнологов. Озвучиваются бессмысленные лозунги и призывы. Разворачиваются народные фронты. Некий инопланетный пришелец, кото: рого мы так истово ждем, возможно, принял бы эту шумиху за полноценный политический процесс. Однако вся эта технология не имеет никакого отно: шения к глубинным истокам народной жизни, несомненная привилегия которой быть фундаментом политики.
Французский философ Жан Бодрийяр пишет: «Мы испорчены так назы: ваемыми судьбоносными событиями, событиями сверхзначимыми, этим видом неуместного межконтинентального неистовства, которое затрагивает не отдельные личности, институты, государства, а целые поперечные струк: туры: секс, деньги, информацию, коммуникации».
В виртуале сложилась определенная техника бурного общественного развития. Мы стоим на месте, но переживаем состояния радикальных про: рывов, немыслимого энтузиазма, пика общественной активности. Когда:то говорили, что массы безмолвствуют. Это молчание было свойственно про: шлым поколениям. Теперь массы своей причудливой фантазией заражают опросы и прогнозы. Массы играют на своей неуверенности. «Это означает, — развивает свою мысль Бодрийяр, — что людей научили играть в биржу цифр и изображений, массы умышленно развратили и лишили убеждений».
Вынесенная в название параграфа строчка «Живем мы в мире виртуаль: ном» имеет продолжение: «умираем тоже в нем». Хочется, однако, оспорить безоговорочность последней строчки.

Идея справедливости

Один отечественный исследователь написал неплохую книгу о справед: ливости. В книге воссоздана даже некая история осмысления данной животрепещущей темы. Позиция автора, к сожалению, иногда не совпада: ет с реальностью. Да, справедливость прочно вошла в контекст философских дискуссий, а споры о содержании понятия не утихают до сих пор. Но политический аспект данной темы, на мой взгляд, состоит вовсе не в том, что властители ищут желаемую социальную форму организации всей жизни людей на началах максимального приближения к справедливости. Общественная практика показывает сегодня, что на фоне социальной демагогии ясно обозначается тенденция кастового подхода к проблеме. Политики всячески оправдывают сложившееся неравенство народов, ищущих благоденствия, оправдывая его геополитическими и иными фак: торами. Особенно очевидно это в нашей стране, в которой дежурные фразы о нуждах народа постоянно перекрываются рассуждениями в духе элитар: ного неравенства.
Дискуссию по справедливости можно вести на разных уровнях. Самый простой и одновременно самый бесперспективный путь — путь мнения. В этом случае проблема обсуждается на обыденно:житейском уровне. Здесь не избежать голоса охлоса, аффективных, пристрастных суждений. Так полагали софисты Древней Греции. Именно такой подход сходен сегодня с нашей политической российской культурой. Любой индивид, по концепции софистов, имеет негласное право определять, что есть справедливость, суще: ствует ли она в данном обществе, и если не существует, то как переустроить это общество, чтобы ее достичь. Одно из определений справедливости у софи: стов: «Справедливость есть то, что пригодно сильнейшему». Надо ли подчер: кивать актуальность такой позиции в российском обиходе?
Идея справедливости — могучий фактор социальной истории. Вот что писал по этому поводу К.Манхейм: «Для успешного функционирования нового социального порядка нужно не только сохранить абстрактный прин: цип демократии, но и придать ему новую форму: необходимо добиться также соблюдения социальной справедливости, если мы хотим гарантировать дей: ствие нового социального порядка. Функционирование существующей эко: номической системы, если пустить ее на самотек, приведет в самый кратчай: ший срок к увеличению различий в доходах и благосостоянии между различ: ными классами до такой степени, что уже само по себе вызовет недовольство и социальную напряженность. Однако поскольку демократический порядок основывается на демократическом согласии, принцип социальной справед: ливости является не только этическим принципом, но и одним из условий функционирования самой демократической системы».
Народ расколот на сверхбогатых и безнадежно бедных. Властителей вол: нует не судьба народа, а благополучие верхних эшелонов олигархии. Мас: штабы социального управления скандально заужены. О народе политики думают по остаточному принципу.
Доходы богатых людей в нынешней России в 16 раз выше, чем у бедных. Социальные мыслители утверждают, что нестабильность обеспечивается уже разницей доходов в 10 раз. Социальные контрасты становятся грозным фактором, обладающим огромной разрушительной силой.
Именно Манхейм в свое время убедительно доказал, что молодежная страта, войдя в стадию социальной зрелости, болезненно реагирует на те порядки, которые созданы «отцами». Подростки из спальных районов, дети подземелья имеют возможность сегодня наблюдать немыслимые социальные контрасты. Они убеждаются в том, что ради жизни на яркой стороне нужны не созидательные усилия, не общественная призванность. Богатство приносит рейдерство, сплотку братков, жестокость и хищные инстинкты. Они ежедневно видят наглую ухмылку хама, который уже отвоевал свое место в социальной иерархии. Они сталкиваются с бесправием и избиратель: ностью правосудия. Они узнают из телевизионных репортажей, что их ровес: ники в других европейских странах могут бороться за свои права. Едва уве: личилась плата за высшее образование в Англии, как начались мощные молодежные выступления. Неужели мы рассчитываем аналогичные социальные проблемы решать с помощью полиции?
Политическая активность этнических элит вызвала растерянность власти: телей. В стране живут 182 народа. Однако властвующая элита не озаботилась тем, чтобы предложить обществу адекватную национальную политику. Зрею: щая дезинтеграция российского общества способна обострить национальные противоречия, вызвать межэтнические столкновения. Не является секретом, что региональные лидеры в течение длительного времени, используя феде: ральные ресурсы, создавали в республиках моноэтничные политические и эко: номические элиты. Они искусственно увеличивали процент «титульной» нации. Понятно, что оживление национализма грозит утратой территориаль: ной целостности страны, разрушением межнационального мира.
Мы должны дать трезвую оценку новой политической власти, ее основа: ний, мотиваций, ее интроспективного содержания. Что движет политиком той формации, которая победит в предстоящем президентском марафоне? Что в арсенале очередного претендента на роль лидера нации, кроме обыч: ных предизбирательных фишек? Нет сомнений в том, что стране нужна мас: штабная модернизация экономики. Мы уже «прозевали» переход к политике сбережения, компьютерную революцию, зеленую революцию в сельском хозяйстве.
У нас нет сегодня полноценной партийно:политической системы. Россия во многом отстает от Европы. Но это особенно касается социальных отноше: ний и связей.
Формально Россия — федеративная республика, но у нас нет ни федера: тивности, ни народоправия. Политическая система нуждается в реконструк: ции, поскольку фактическая жизнь проходит совсем в ином общественном пространстве, нежели существующие партии.
Сейчас уже не время для частичных реформ. Нужны перемены глобаль: ного свойства и принципиального масштаба. Мы сегодня наблюдаем рост гражданской активности. Бунт болельщиков, вызвавший драки и погромы в Москве, гневное отношение общества к массовому убийству в Кущевской, процесс против борца с наркоманией Егора Бычкова и противников сноса домов в поселке «Речник». Сформировался большой слой людей, которые объединяются в разнообразные сообщества и социальные сети, чтобы отстаивать свои интересы и ценности. Общество сегодня не боится власти.
Что же вселяет надежду? Уже не годится мандельштамовское «Мы живем под собою, не чуя страны». Трезвая оценка состояния дел в стране, готов: ность к переменам — реальность наших дней. Можно надеяться на чудо или искать утешения во фразе Салтыкова:Щедрина: «Кто не верит в чудеса, не должен читать историю российского государства».