Увидеть своими глазами

Репортаж с места событий

На протяжении нескольких лет в числе прочих заданий в Институте стратегических оценок и анализа я занималась аналитическими обзорами о социально-экономическом положении Ростовской области. И, естественно, знала, что одной из самых острых проблем этого региона является проблема шахтерских территорий Восточного Донбасса, где за время реструктуризации угольной отрасли было ликвидировано 49 из 64 шахт.
Знала и то, что это проблема не только Восточного Донбасса.
Бесстрастная статистика свидетельствовала, что закрытие угольных предприятий, недостаточное финансирование привели к высокому уровню безработицы, значительному снижению уровня заработной платы, увеличению числа людей, живущих за чертой бедности, и росту преступности.
Фиксируя в обзорах эти безрадостные процессы, вялую реакцию на них местной власти и населения, анализируя документы и публикации в печати, я все чаще вспоминала то, что происходило в конце 1980-х — начале 1990-х годов.
Тогда, на волне перестроечных процессов в СССР, шахтеры продемонстрировали политическую активность, и забастовки, прокатившиеся по всем угольным регионам СССР, сыграли немалую роль в процессе распада советской системы. Объяснений этого феномена было немало, но одно было несомненным — способность шахтеров организовываться для защиты своих интересов достаточно высока, и забывать об этом, и не учитывать этого в нынешних реалиях вряд ли разумно.
Прошли те времена, когда к шахтерской гвардии относились с почетом и уважением: у шахтеров была достойная зарплата, они носили звания героев труда, орденоносцев. Теперь в шахтерских регионах проблем, что называется, выше крыши, жить в некоторых поселках, мягко говоря, некомфортно: централизованных газа, канализации и отопления в бараках, построенных 20 лет назад, нет до сих пор. Те, кто может, уезжают в большие города, а те, кто остался, стараются выжить, еле-еле сводя концы с концами…
Я представляла, что происходит в регионе, и сказала себе, что, отложив на время бумаги, должна поехать туда и увидеть все своими глазами. И поскольку моя вторая профессия — социально-документальная фотография, возникла идея сделать социальный фотопроект о шахтерах, запечатлеть увиденное в фоторепортаже, а для этого необходимо как можно более широкое общение с людьми в местах, так сказать, их каждодневного обитания. Несомненно, требовалась помощь тех, на кого можно будет опереться в этой работе.
Я обратилась к Р.Бадалову, заместителю председателя Росуглепрофа, и 24 ноября 2010 года на ежегодном Всероссийском совещании председателей первичных профсоюзных организаций Росуглепрофа он свел меня с делегацией из Ростовской области, возглавляемой Александром Лозыченко, председателем Гуковского теркома угольщиков. Надо сказать, что без его поддержки вряд ли удалось бы осуществить все, что намечала. Да и вряд ли хозяева «Русского угля», которым в Ростовской области принадлежит 6 шахт, будут рады фотокорреспонденту из Москвы.
29 ноября я вылетела в Ростов-на-Дону и уже на следующий день приехала в Гуково. Оставила вещи в гостинице и сразу же пошла в терком на встречу с Лозыченко. Александр Васильевич возглавляет профсоюз всего год, но и за это время ему удалось добиться очень многого. Он, безусловно, искренне болеет за свое дело и старается всеми возможными средствами изменить ситуацию, сложившуюся на шахтах «Русского угля», и улучшить положение шахтеров. Он познакомил меня с Людмилой Липановой, главным редактором газеты «Звезда шахтера», с которой я практически и не расставалась все время пребывания в Гуково. Договорились, что съездим на две шахты — «Алмазная» и «Обуховская» и обязательно спустимся под землю. Я планировала попасть в дом шахтерской семьи, а также снять репортаж о том, как живут пенсионеры — ветераны шахтерского труда.
Основная отрасль экономики Гуково — угледобывающая промышленность (ОАО «Гуковуголь»). Сам город — это однотипные трех-пятиэтажные дома типа «хрущеб». Как и полагается, на главной площади — памятник Ленину и здание Дома культуры с колоннами в стиле «сталинского ампира». Несмотря на однотипность застройки, город производит впечатление довольно-таки чистого, уютного поселения с обширными зелеными насаждениями.
В Москве меня предупреждали, что ехать одной с фототехникой небезопасно, особенно учитывая сводки о криминогенной обстановке в этих районах. Но ничего опасного здесь я не увидела — обычный российский город: днем на улицах в основном женщины, дети и люди пенсионного возраста, мужчины — на шахтах. Но людям здесь живется трудно.
По словам А.Лозыченко, средняя зарплата на угольных предприятиях на основных профессиях от 12 до 25 тыс. руб. И сейчас это считается большими деньгами, хотя 2–3 года назад шахтеры получали по 40 тысяч. А все остальные работники шахты — это 800 человек из 1000 — получают и того меньше. Тарифы здесь — самые низкие в стране (средняя зарплата по угольной России составляет 26 тыс. руб., на предприятиях Гуковуголь — 12 тыс. руб.!) Более того, средняя зарплата в других отраслях Ростовской области больше, чем зарабатывает шахтер под землей. Даже в сельском хозяйстве средняя зарплата выше, чем на шахте. Сложно представить, как можно прожить на эти деньги — цены в здешних магазинах почти московские, а коммунальные платежи — не меньше столичных.
Такая ситуация сложилась именно на шахтах, принадлежащих компании «Русский уголь». Эта угледобывающая компания была образована в 2002 году. В августе 2009 года ее генеральным директором был назначен Т. Матиев, который одновременно занимает должность генерального директора ОАО «Петровский пассаж» и является членом Наблюдательного Совета ЗАО «МОССТРОЙЭКОНОМБАНК». По всему видно — человек очень занятый другими делами, а здесь у него пока мало что получается: добыча угля постоянно падает, число работников сокращается, количество очистных забоев снижается.
Кадры — это вообще самая острая проблема для всех угольных предприятий. Отток специалистов с шахт ныне ликвидированного «Гуковугля» начался еще до кризиса, в 2009 году тенденция усилилась и продолжается до сих пор. Угольные предприятия испытывают острый дефицит рабочих рук. На некоторых шахтах за 2 года поменялось по 9 директоров. То есть ни один директор не проработал на шахте больше года. При этом, говорят, руководителями назначаются люди, весьма далекие от горного дела.
Предприятие в результате таких кадровых катаклизмов становится практически неуправляемым. В результате бездумной оптимизации численности, считает председатель Гуковского теркома профсоюза, было потеряно много ценных кадров, вернуть которые теперь невозможно. И на сегодняшний день все до единого предприятия страдают от нехватки специалистов. Те, кто работает — люди предпенсионного и пенсионного возраста. Заработная плата, особенно на поверхности, не превышает 5 тыс. рублей. Есть смешные оклады в 3 тысячи плюс крохотные доплаты. Но человек, получая на руки 3–4 тыс. руб., работать за такие деньги хорошо уже не будет.
Это общая беда для всех угольных предприятий Восточного Донбасса. Молодежи, желающей трудиться на шахте, сейчас не найти днем с огнем. А для того чтобы привлечь молодых специалистов на производство, собственники долгие годы ничего не предпринимали.
Как рассказал А.Лозыченко, компания «Русский уголь» закупила технику за рубежом по лизинговым схемам. Причем закупали, понимая (!), что на шахтах эта техника вряд найдет применение. Получается, что это чистой воды отмыв денег. До сегодняшнего дня компания расплачивается по долгам за оборудование, которое здесь не работает.
А ведь единственная возможность для шахтеров увеличить заработки — это добиться стабильного выполнения плана добычи. Однако после кризисного 2009 года сохранить производство на прежнем уровне очень сложно, тем более, работая на постоянно выходящей из строя технике. Шахтеры ремонтируют ее, используя старые запчасти, но проку от этого немного. Выходит, что в выполнении плана добычи заинтересованы только шахтеры, но не собственники и руководители шахт.
В общем, надо было очень постараться, чтобы довести ситуацию до такого состояния.
ЗАО «УК «Алмазная» — первая шахта, на которой я побывала. От Гукова до «Алмазной» на машине минут 20. Шахтеров обычно возит автобус по расписанию, кто-то ездит на своем транспорте. Территория «Алмазной» большая. Громадное здание администрации, где находятся технические помещения, моечные, раздевалки, прачечная и проч., было построено еще в советское время.
Знакомство с шахтой началось с процедуры выписки наряда-поручения, через которую проходит каждая смена шахтеров перед началом рабочего дня. Затем, переодевшись, шахтеры заливают на кухне в пластиковые полуторалитровые бутыли воду или чай и идут в ламповую, где получают снаряжение. После этого — спуск в шахту. Снимать их оказалось не так уж и просто — они отворачивались, убегали, кто-то довольно-таки жестко просил не фотографировать. Говорили тоже неохотно. Люди боятся потерять ту работу, которая у них есть, не доверяют никому и не верят, что что-то в их жизни может измениться к лучшему.
На шахте работает много женщин. Главный геолог на «Алмазной» — женщина пенсионного возраста. Почти каждый день спускается в шахту. Женщины — в прачечной, в лифтовой, в моечной, на складе, в ламповой, — наряду с мужчинами обеспечивают бесперебойность и безопасность работы под землей. На улице, на погрузке бруса, который спускают к лаве для укрепления породы, трудится 70-летняя Роза Ивановна. Невероятно тяжелый труд у выборщиц на участке выборки породы: 8 часов махать лопатой в грязи и завесе угольной пыли с зарплатой 3400 руб. в месяц — нелегкая женская доля, но альтернативы у них нет.
Другой шахтерский город, Зверево, значительно меньше Гуково. Причем в основном он состоит из жилых домов частного сектора. Среднемесячная заработная плата здесь по полному кругу предприятий составляет 11 тыс. руб.
Ежегодная текучесть кадров на шахтах примерно 30%. В Зверево почти половина трудоспособного населения живет и работает за пределами города.
Строительство жилья в городе ведется только индивидуальным способом. Много-этажные жилые дома не строятся из-за отсутствия очистных сооружений с пропускной способностью, обеспечивающей развитие города.
Самая крупная шахта, расположенная рядом с городом, — ОАО «Обуховская», где мне удалось спуститься под землю. Шахта начала свою историю с 1959 года и закладывалась, как самая крупная шахта в Восточной Европе. Название свое получила по фамилии русского геолога дореволюционной России Обухова. Он первый в этих местах обнаружил выходы угольного пласта.
Перед спуском пошли в раздевалку, где мне выдали комплект спецодежды — резиновые сапоги, портянки, каску, хлопчатобумажные штаны и рубашку, шахтерские брюки и куртку. В ламповой получили необходимые под землей предметы — аккумулятор на ремень и лампу на каску. Обязателен под землей железный ящичек, весом около 10 кг — «Спасатель», — кислород, маска. При подземных работах «Спасатель» должен находиться на расстоянии вытянутой руки шахтера, чтобы в случае необходимости — при задымлении или выбросе газа — можно было вскрыть ящик и достать все необходимое для спасения.
Свою камеру я в шахту не брала. Для «зеркалки» скопление пыли и большая влажность — это смерть, а подводного бокса, который мог бы выручить, у меня не было. Не советовали даже заматывать фотоаппарат пленкой: местами угольная пыль висела такая, что не видно было пальцев вытянутой руки. Поэтому специально из Москвы везла фотоаппарат-мыльницу, иначе снимков из-под земли не было бы.
Спускались мы вчетвером — я, Людмила Липанова из «Звезды шахтера», председатель профкома «Обуховской» и главный инженер шахты.
Клеть лифта большая — вмещает 27 человек. Спуск довольно-таки быстрый, даже закладывает уши. При спуске пласты земли мелькают, как ленты, темно, только свет лампы лифта и наших фонарей на касках и железный скрежет спускающейся кабины. Мысль о том, что от поверхности отделяют сотни метров земли, не пугала, было даже любопытно — как там, внизу?
Из лифта попали в длинный светлый коридор, напоминающий туннель метро. Через боковую дверь вышли в параллельный туннель с проложенной рельсовой дорогой для небольшого поезда с маленькими железными вагончиками для перевозки смены шахтеров к лаве — пластам залегания угля. Здоровые мужчины сгибаются пополам, чтобы пролезть через маленькие проемы в вагончики, которые затем наглухо закрываются при транспортировке людей — скорость поезда довольно-таки большая, вагоны швыряет на поворотах из стороны в сторону, и есть опасность выпасть по дороге.
Надо сказать, что соблюдение техники безопасности — обязательное условие нахождения в шахте и при проведении работ. И множество случаев ее несоблюдения приводят к травмам и к нередкой гибели шахтеров. Хотя сами они жалуются, что некоторые правила совершенно не продуманы, и следовать им порой не то что неудобно, бывает, что и просто невозможно. Как, например, держать всегда под рукой тяжеленный ящик «Спасателя».
Идти нужно аккуратно, внимательно смотря под ноги, особенно на спуске. В коридоре сплошная темень, только свет от ламп на касках. Под ногами попадаются куски торчащей арматуры, держащей породу, ямы, которые надо обходить.
Чем дальше вниз, тем больше угольной пыли. Вдыхаешь и чувствуешь, как она проникает в легкие. Заболевания легких — профессиональная болезнь шахтеров, а срок их жизни обычно не превышает 60 лет. Прибившийся к нам на обратном пути совсем молодой мальчишка, возвращавшийся со смены, так надрывно кашлял, что сердце сжималось.
По дороге несколько раз попадались висящие над головой на железных крюках целлофановые мешочки. Это так называемые «тормозки» — еда в пакетах, которые шахтеры вешают под потолок для сохранности от крыс, так и шмыгающих то тут, то там под ногами.
Температура воздуха в шахте, чем глубже, тем выше. «Обуховская» считается «комфортной» шахтой — здесь у лавы температура +31–32 градуса. «Алмазная», на которой мы были, но куда не спускались, — жаркая. Там температура местами доходит до +40 и больше, плюс нехватка кислорода, плюс угольная пыль, плюс физические нагрузки — условия работы тяжелейшие, некоторые проходчики, бывает, теряют сознание.
Обратный подъем по коридорам шахт, надо сказать, был тяжелый. Одежда промокла почти насквозь. Два раза здорово стукнулась головой — оценила по достоинству наличие каски на голове. Ведь каждые три минуты ребята кричали «Смотри под ноги!», смотришь под ноги, а в пыли почти не видно, что под ногами, там только свет от лампы фонаря. Смотришь под ноги, а стукаешься головой. Поэтому приходится стрелять глазами вверх-вниз, да еще успеть по сторонам, чтобы что-то сфотографировать.
Проходили над угольной ямой по качающемуся мостику. Глубина ямы более 30 м. Прямо натуральный Индиана Джонс. Ребята опять кричали хором каждую минуту — «Держись за поручни!». Яма закрыта листами, и в щели между ними было видно, что, действительно, глубоко — дна совсем не видно. Сказали, что в прошлом году туда упал человек. Не спасли.
Пролезали в узких переходах между коридорами. Умудрилась зацепиться шнуром лампы и ремнем сумки и застряла. Отцепили!
До самого забоя не дошли. Смену возит поезд по часам. Если идти к забою, то надо быть со сменой весь рабочий день. А столько времени у нас не было.
Когда подошли к лифтам, чтобы подняться наверх, как раз спускалась очередная смена. Плечистые мужчины с хорошими открытыми лицами. Кто хмурый, кто веселый, ведь жизнь идет своим чередом, и человек может приспособиться ко многому. И они стараются выжить и вытянуть свои семьи. Надо сказать, что люди мне там понравились. Нет той агрессивности, разобщенности, сгустка отрицательных эмоций, которые ощущаешь в таком количестве в сытой Москве.
Угольную пыль смывала потом два дня. Смотришь, вроде чистое лицо, а полотенцем вытрешь — оно серое. Вот так дают стране угля.
Получается, что до людей, занятых в угольном производстве, нет никому дела, кроме профсоюза.
Собственники шахт мотивируют свою позицию тем, что несут большие убытки из-за кризиса и поэтому не в состоянии проводить индексацию заработной платы, тарифных ставок, обновлять оборудование и проч. С большим трудом профсоюзу удалось доказать работодателям, что если они не готовы в сложившихся экономических условиях обеспечить постепенное повышение тарифной ставки, то необходимо хотя бы сохранить ее индексацию. Ведь без угледобычи невозможно «вытянуть» экономику предприятий и обеспечить необходимый уровень соцзащиты. Ссылка на кризис — это удобное прикрытие несостоятельности управленцев, которые не хотят и не могут создать условия для эффективной работы.
Невольно наполняешься праведным гневом при одной мысли об этом. Вот ведь вроде бы работодатель обязан обеспечивать людей спецодеждой и обувью, а не обеспечивает. Шахтеры часто вынуждены на свои скудные деньги покупать на рынке мыло и те же сапоги.
Как рассказал А.Лозыченко, Гуковский терком через ЦК профсоюза вышел на Министерство энергетики. В результате судебными приставами были остановлены угольные предприятия, и только после того, как были завезены сапоги, шахты снова включились в работу.
Ну, не дурдом ли? В голову никак не укладывалась логика этого рукотворного ЧП — огромные производства останавливаются из-за того, что работодатели оставили шахтеров без сапог! Сколько стоят сапоги и сколько — недобытые сотни тонн угля? Они что, считать не умеют или им важнее ткнуть носом пониже тот же профсоюзный терком, а заодно и слишком, на их взгляд, привередливых шахтеров?
Да и чего им, собственно, опасаться? Российское законодательство построено таким образом, что для того, чтобы привлечь работодателя за нарушения, нужно пройти семь кругов ада — трудинспекция, прокуратура и проч., а потом этого руководителя оштрафуют на тысячу рублей. И даже если остановят производство, штраф будет наложен на юридическое лицо, т.е. на карманы тех же рабочих. Иначе говоря, остановив предприятие, профсоюз лезет в карман рабочих.
А ведь есть опыт западноевропейских стран, где успешно работают законы, позволяющие людям жить спокойно и не тревожиться о будущем, даже если предприятие готовится к закрытию. И если уж не хватает своего ума, почему бы не позаимствовать его у соседей?
Так что надо, прежде всего, разбираться с законами, чтобы за многократные нарушения трудового законодательства собственника можно было привлечь к административной ответственности и наказать ощутимым штрафом. Единственное, что он боится потерять, — это деньги, а все остальное, судя по всему, его давно уже не волнует. И отстреливается лениво и равнодушно от теркома профсоюза, настаивающего на реализации льготы по обеспечению неработающих ветеранов шахтерского труда и инвалидов пайковым бесплатным углем.
Шахтерская пенсия — это 4 тыс. руб. Тонна угля стоит 7 тыс. руб. Для обогрева небольшого домика в холодный осенне-зимний период требуется, по крайней мере, три тонны. Арифметика понятная. И потому эти люди, заслужившие, казалось бы, почетную старость, здесь сегодня не живут, а выживают.
Обидно и стыдно и за них, и за государство, отвернувшееся от своих стариков…
И Гуково, и Зверево вошли в список моногородов, сформированный Минрегион-развития России.
Есть надежда, что будут построены новые предприятия, и в городе появится альтернатива угольной отрасли, что вовсе не означает полную замену ее. Она тоже должна развиваться, и предпосылки для этого есть. Но остаются и серьезные сомнения в том, что это будет сделано в срок и на пользу живущим здесь людям. Мы ведь так и въехали в XXI век с постыдными бараками и нужниками во дворах…
Многое здесь должно измениться, и прежде всего — должны появиться новые люди, способные разгрести накопившиеся проблемы и предложить альтернативу иной, более достойной жизни.
…И вот снова я сижу за письменным столом, листаю и читаю бумаги, в которых много чего о достигнутых успехах и о планах дальнейшего процветания региона и почти ничего о том, что я видела своими глазами неделю назад.
Рассматриваю снятые там фотографии — какие замечательные, выразительные лица шахтеров, этих, может, самых земных на земле людей!
Вспоминаю, размышляю, спорю сама с собой. И очень жалею, что не сумела запечатлеть на пленке и тех других, у которых много денег для закупки ненужного импортного оборудования, но нет денег на приобретение сапог для шахтеров….