Россия располагает большим потенциалом для коренного обновления отношений с Востоком, в частности, с государствами Ближнего и Среднего Востока. Частично она этот потенциал использует. Однако, по мнению известного немецкого исследователя Арне Зайферта, ни в России, ни в Германии, ни в Евросоюзе недостаточно дальновидно отвечают на вопрос: «В каком направлении искать и выработать совместную стратегическую перспективу?»

Если Европа и Россия действительно хотят стать глобальными игроками (до определенной степени они таковыми уже являются), то им надо, так сказать, отрешиться от гегемонии США и обратить взоры на совместный Евроазиатский континент с его огромным потенциалом — экономическим, политическим и культурным, что само по себе может стать основой новой евростратегии.
Тот факт, что в Европе живут около 13 млн. мусульман, вместе с другими не менее важными факторами меняет параметры взаимоотношений между Европой и нашими южными соседями.
Государства этого региона перестали быть, как в колониальный период, периферией Европы. Мы с ними взаимосвязаны. К сожалению, эта геополитическая трансформация в политике не всегда и в недостаточной степени учитывается.
Поэтому группа немецких дипломатов выступает за переоценку основ евро-ближневосточных отношений на демократических основах, на базе сотрудничества и принципов мирного сосуществования, которые Запад сам выработал на конференции в Хельсинки и подписал их.
Ислам становится неотъемлемой частью политических систем огромного геополитического пространства от Багдада до Равалпинди, геостратегическое и геоэкономическое значение которого трудно переоценить. Однако политические изменения, связанные с усилением исламского движения, встречает неприятие, непонимание во вне этого мира, сталкивается с предубеждениями и внутри его. Данное глубокое международной явление, объективное в основе своем и противоречивое в силу широкого спектра внутренних и внешних обстоятельств, может обрести вообще крайне болезненный характер, со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями — как для самих мусульманских стран, так и ЕС с Россией, если не найти способов гармонизации отношений между двумя важнейшими тенденциями — светскостью и исламской традицией. Этот вопрос ныне со всей очевидностью актуализировался не только в Турции, но и практически во всех странах Центральной Азии, на Кавказе, в Азербайджане.
Процесс трансформации и формирования независимых государств на постсоветском пространстве охватывает достаточно длительный промежуток времени — около двух десятков лет. Как следствие в государственничестве и новом образе жизни стран ряда регионов, например, Центральной Азии, Кавказа (сюда можно было бы отнести с известными оговорками и поволжские автономии), все явственней проступают специфическое цивилизаторское, культурное и религиозное лицо каждой из них. С одной стороны, в некоторых государствах около 60% населения признают ислам своей религией, мусульманский характер и ислам, таким образом, приобретают растущий вес.
С другой стороны, все молодые государства провозгласили себя светскими, выражая тем самым факт, что секуларизм получил в советский период довольно широкое признание и влияние в обществе. Никто не спорит с тем, что эти две определяющие общественно-политические величины — государство и религия — должны находиться в гармоничном взаимоотношении. От этого зависят мирное протекание внутренних процессов развития, стабильность целых регионов.
Проблема заключается в том, как гармонизировать светско-исламские взаимоотношения, с помощью каких принципов решить эту непростую задачу в политической практике.
Наиболее оптимальным способом представляется концепция установления диалога. Процесс укрепления доверия нужно начать с принятия евроазиатского кодекса поведения. В связи с этим возникает необходимость в разработке неких взаимных гарантий со стороны исламских сил и светских режимов. Исламские представители должны гарантировать, прежде всего, сохранность светского характера государства и его конституции, свое участие в процессе демократизации обществ. Это позволило бы придти к согласию о совместной ответственности за общественный прогресс. В свою очередь светское правительство должно гарантировать свободу вероисповедания и религиозного выражения, а также демократию и верховенство закона. От светских властей требуются также гарантии по нейтрализации радикалистских поползновений.
Европа может предложить свой перечень гарантий, как демократическим силам, так и исламистам. Я постараюсь тезисно изложить суть подхода сторонников немецкой инициативы к данной проблеме. Мы исходим из того что, по сравнению с бывшим статусом советской союзной республики, нынешние обстоятельства развития самостоятельного национального государства коренным образом меняют параметры понимания взаимоотношений государства и религии. Сегодня, с одной стороны, Ислам, будучи религией большинства граждан государства, является органической составляющей общества и национальной культуры и имеет реальное влияние на общественно-политические процессы. С другой — государство, точнее, государственная власть, не может отделить от религии своих граждан.
Из этой взаимообусловленности вытекает, что конструктивные взаимоотношения, взаимопонимание и даже взаимоуступки правящих кругов, власти и религиозных деятелей являются важными факторами внутренней стабильности государства и общества.
Отсюда и вывод, что абсолютное отделение религии от государства невозможно, да и нецелесообразно.
Более того, требование отделения религии от государства не соответствует настоящему историческому пониманию секуларизма, его становлению в Европе, колыбели секуларизма. Парадигма европейского секуларизма — это не отделение религии от государства, а отделение церкви от государства. Точнее — от государственной власти.
Одна сложность, с которой сталкивается гармонизация светско-исламского взаимоотношения, связана с тем, что в исламе нет церкви. Следовательно, светской государственной власти и представителям ислама нужно развивать такую концепцию политики в области религии, которая учитывает эту специфику.
Разработать такую концепцию нужно совместно. Что не просто, если учесть переходное состояние, в котором находятся государственные концепции секуларизма и ислама в некоторых молодых государствах на постсоветском пространстве. Эти концепции находятся в таком же переходном состоянии, как и объективные процессы трансформации общественных систем и формирования самого государства. Ни одна из сторон пока не внесла достаточной ясности в свои позиции.
Например, для некоторых представителей политического ислама в Таджикистане оказывается неприемлемым такое понимание светского характера государства, которое исходит именно из отделения религии от государства. По их мнению, подобное понимание придает государству «антиисламский» характер.
С другой стороны, пока еще в ходу интерпретации светского характера государства близкие к советским, когда религия не воспринимается как коренной элемент цивилизации, а предстает в качестве определенной политической величины, которую власть имущие в интересах решения вопроса «кто кого» предполагают контролировать сверху.
Однако не следует забывать, что такое понимание миссии религии (оно имело место в большинстве государств мира столетиями и имеет место сегодня) разрушает естественное и органичное развитие государства, общества и религии.
Оно не оставляет места для сотрудничества и сосуществования, как это потребуется в условиях совместного государства.
Поэтому полагаю, что практическое воплощение приемлемого соотношения светской власти и религии и наоборот явится настоящим прорывом — и интеллектуально-теоретическим и политическим.
Второй тезис состоит в том, что политизация «исламского фактора» в переходных условиях общественной трансформации представляется неизбежностью.
Такое предположение исходит из того, что существует теснейшая связь между трансформацией и формированием государственных систем.
Оба процесса происходят одновременно и параллельно и чреваты сложностями. В результате, общественно-политическое напряжение становится неизбежным, что приводит и к политизации религиозной сферы.
Логика тут проста: если политизируется общественная сфера, политизируется и сознание населения. А если его сознание связано с религией и если эта религия ислам, тогда логично, что политизируется и мусульманская масса, какой бы этнос он не представлял.
Какие обстоятельства стимулируют политизацию?
Во-первых, поиск идентичности в молодых государствах невозможно отделить от ислама, учитывая тот факт, что большинство граждан являются мусульманами. Т.е. в условиях ретрадиционализации общества возрастает и реисламизация.
Во-вторых, противоречия между политикой и религией, которые существуют в любом государстве, в основном, принимают форму конфликта между светским правительством и политическими представителями ислама.
В-третьих, недовольство населения, вызванное ухудшением социального положения, а нередко и политическими репрессиями, уже сегодня используется радикальными исламистскими движениями, цель которых смена светского режима на исламское государство.
Далее. Если мы считаем, что в силу сложности происходящих процессов политизация неизбежна, тогда мы можем считать ее нормальным явлением.
Однако проблема осложняется, когда политизация перерастает в радикализацию ислама. Это качественно иное состояние.
Как показывает опыт, радикализация — это не абстрактный процесс, а практическая реализация идей, которые овладевают конкретными личностями.
Здесь, на мой взгляд, вопрос о религиозных, культурных и политических традициях, равно как о перспективах и месте ислама и исламских политиков в их собственном «национальном доме», играет ключевую роль. От решения этого вопроса зависит и то, каким должно быть государство — светским или исламским. Пока исламисты придерживаются национальной позиции, они не соскользнут на экстремистские, панисламиские позиции, опасность которых состоит в том, что они открывают окно чуждым для региона радикальным трактовкам ислама.
Следовательно, проводимая политика должна ориентироваться на то, чтобы исламские партии и деятели придерживались национальных позиций. Поэтому вопрос о роли и перспективах исламских элит в процессе формирования национальной государственности имеет особое значение.
В связи с этим рассмотрим третий и последний тезис — к созданию таких основ взаимоотношений между светским государством и представителями религии, которые обеспечили бы их мирное сосуществование и сотрудничество. При этом надо иметь в виду, что, как правило, существует недоверие относительно взаимных стратегических намерений сторон. Светская власть опасается, что в случае прихода к власти парламентским или другим путем, исламская сторона начнет создавать теократическое государство. И наоборот, исламисты упрекают светскую сторону в том, что она не в недостаточной степени объяснила свое понимание секуляризма и светского характера государства в смысле гарантирования им равноправного места в процессах формирования совместного национального государства.
Обе позиции связаны с двумя взаимообусловленными проблемами: согласования места и роли ислама в государстве и обществе и модернизации концепции светского государства в смысле ее адаптации к условиям мусульманской страны. Отсюда на первый план выходит обеспечение свободы религии и независимости религиозных организаций от органов власти в светском государстве, что достаточно близко к пониманию принципа отделения церкви от государства.
Таким образом, возникает необходимость в общественном договоре об условиях реальной основы сосуществования в совместном национальном государстве. При этом надо помнить, что конкуренция светских и исламских соперников имеет и политический, и мировоззренческий характер и что она будет сохраняться неопределенно долго. Это значит, что договоренность между сторонами должна основываться на условиях, которые стимулировали бы стремление сторон придерживаться демократических, мирных принципов в ходе продолжающегося соперничества. Отсюда вытекает необходимость создания новых демократических механизмов — своеобразного плацдарма объединительных процессов, для чего потребуется сформулировать и придерживаться ряда условий.
Таковыми представляются, во-первых, согласие о том, что национальная общность и развитие общего государства имеют приоритетное значение. То есть признание приоритетности объединительного фактора. Во-вторых, приемлемое для обеих сторон понимание светского характера государства, которое может служить основой для «цивилизаторского modus vivendi». И третье условие: сделать правовые и административные выводы, из которых самым важным является новое регулирование отношений государственной власти с религиозными организациями и учреждениями. Суть обновления отношений — внесение в них партнерского начала.
Понадобится также основательная и подробная разработка и согласование принципов сотрудничества и мирного сосуществования власти и религиозных организаций, того, что получило в предложениях инициативы европейских дипломатов «За диалог с мусульманским миром» название «Кодекса взаимного поведения».
И наконец, надо стремиться к оптимальным вариантам взаимодействия и взаимовыгодных отношений государственной власти и представителей религии.
Ради этой цели нужно деидеологизировать возможные переговоры, четко определить и разграничить вопросы и проблемы, которые могут стать предметом дискуссии.
Исходя из наших исследований в Таджикистане, представляется целесообразным концептуально разделить отношения между государством и религией на три категории:
— научное определение соотношений между государством, обществом и религией в целом;
— определение отношения государственной власти к религии и ее представителям;
— отношение органов государственной власти к религиозным организациям и учреждениям.
Совершенно очевидно, что третья категория ближе всего соответствует общепринятому пониманию секуляризма, т.е отделению церкви от государства!
Она позволяет вывести дискуссию на широкую деловую основу. Появляются реальные возможности для решения целой группы задач чисто практического свойства, а именно: какие теоретические, политические и правовые рамки требуются для обеспечения невмешательства религии в дела государства и наоборот? Как наилучшим образом установить законодательным путем место и роль религии в государстве?
И наконец, можно будет внести ясность в вопросы, которые, несмотря на свою фундаментальность и, казалось бы, изученность, продолжают оставаться в каждом отдельном случае своеобразным клубком противоречивых интересов: что государство ожидает от религии и в чем в конечном счете состоит свобода отправлений религии?