В июле 2008 года президент России Д.Медведев утвердил новую Концепцию внешней политики Российской Федерации. В октябре 2008 года правительство РФ утвердило Концепцию долгосрочного социально-экономического развития РФ до 2020 года, получившую название Стратегия-2020. В мае 2009 года президент РФ утвердил новую Стратегию национальной безопасности. В этих документах Россия ставит задачу возвратить себе статус великой державы и войти в пятерку наиболее богатых стран мира (по валовому ВВП), определяющих мировое развитие. Эти цели подтверждаются в выступлениях высшего политического руководства РФ даже в условиях кризиса.
Тем самым оно отвечает на запрос российской политической элиты, которая не удовлетворена нынешним положением России в современном мире. Во многом такая задача совпадает с чаяниями русского народа, в национальном самосознании которого глубоко укоренено представление о России как о великой стране, на протяжении многих веков игравшей ключевую роль в мировой истории. Очевидно, однако, что у страны пока нет реалистичной стратегии развития, которая позволяла бы рассчитывать на решение этой задачи. Таковой не может быть Стратегия-2020, поскольку она не подкреплена ни потенциалом «жесткой», ни потенциалом «мягкой» силы современной России.

Стратегия-2020

Похоже, однако, что до недавнего времени российское политическое руководство было убеждено, что такой потенциал у России есть. Во всяком случае, до начала мирового экономического кризиса наши руководители исходили из того, что дела в российской экономике идут весьма успешно.
В опубликованной на сайте Минэкономразвития 15 октября 2008 года, т.е. в самый разгар кризиса, Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации до 2020 года, в частности, подводились следующие итоги развития России в 1991–2008-х годах, рассчитанные по паритету покупательной способности (ППС): объем ВВП РФ в 2008 году к уровню 1991 года — 110%, или 2 трлн. долл., в результате Россия по объему ВВП стала «шестой экономикой мира»; золотовалютные резервы РФ — $500 млрд.; внешний долг — $460 млрд. (36% ВВП); доля в мировом производстве энергии — 10,3%.
На основании этих цифр в документе правительства РФ делался вывод о том, что «Россия восстановила статус мощной экономической державы, подтверждая свое право находиться в группе крупнейших стран — мировых лидеров».
Многие серьезные экономисты сочли данный вывод шапкозакидательским. В частности, они обратили внимание на некорректность подсчета ВВП РФ лишь по ППС. Если же считать ВВП по номинальному потенциалу (который является более объективным, чем ППС), то экономика России в 2008 году была не шестой, а всего лишь одиннадцатой. Таким образом, Россия не входила даже в «золотую десятку» наиболее развитых стран мира. По номинальному потенциалу ВВП мы в 10 раз уступаем США, почти в 5 раз отстали от Китая, вдвое — от Германии и Индии, оказавшись отброшенными во вторую десятку государств мира.
Самое же главное заблуждение правительства состояло в том, что оно полагало: до 2020 года в мировой экономике ничего похожего на кризис не произойдет, цены на энергоносители будут продолжать расти (глава Газпрома Миллер заявил в июле 2008 года, что в 2009 году нефть будет стоить $200 за баррель), а с ними будет, как на дрожжах, расти и российская экономика, автоматически обеспечивая стране повышение ее политического статуса. И даже разразившийся мировой кризис не отрезвил наше руководство: в октябре 2008 году, уже в условиях кризиса, кто-то вписал в Стратегию-2020: «Мировой финансовый кризис продлится 3–4 квартала и к концу 2009 года будет преодолен. Россия выйдет из него с минимальными потерями и даже окрепшей».
Все эти заблуждения дали нашему правительству основания для того, чтобы наметить прямо-таки фантастические планы на следующие 10–15 лет. Так, в 2015–2020 годах Россия должна была войти в пятерку мировых лидеров по объему ВВП (по ППС), а к 2030 году ВВП должен был возрасти в 3,8 раза. При этом производительность труда должна была возрасти в 3–5 раз, а доля России в мировой экономике в целом — 4,3% (2008 год — 3,2%) по ППС.
Планировалось также резкое увеличение уровня жизни граждан России. В 2020 году ВВП на душу населения составил бы 30 тыс. долл. (2007 год — 14 тыс. долл.), а в 2030 году — 50 тыс. долл. В 2025 году средняя продолжительность жизни составила бы 75 лет; при этом уровень смертности от насильственных причин снизился бы вдвое. Высшим образованием в эти сроки планировалось охватить 70% населения. Уровень обеспеченности жильем — до 30 кв. м на человека (или приблизительно 100 кв. м на одну семью). При запланированных инфляции в 3% в год (в 2008 году она составила 13,5%) и темпах роста ВВП в 6–7% в год рост потребительских цен в 2020 году должен был составить всего 3%.
К 2020 году намечалась серьезная реструктуризация национальной экономики в сторону инновационного развития: доля инновационных предприятий должна была составить 40–50% (2008 год — 8,5%); доля инновационной продукции в национальной экономике — 25–35% (2008 год — 5,5%); затраты в федеральном бюджете на НИОКР — 2,5–3% (2008 год — 1%); сектор экономики знаний — 19% (2008 год — 10%); удельный вес инновационной продукции — 35% (2008 год — 0,5%). При этом доля нефтегазового комплекса должна была упасть до 10–12% (2008 год — 19%).
За счет такой реструктуризации к 2020 г. планировалось существенно потеснить мировых конкурентов на рынках высоких технологий и инновационной продукции: место России на рынках высоких технологий должно было составить 5–10%; доля России в мировом технологическом рынке — 5–10%; удельный вес экспорта инновационных товаров в мировом инновационном экспорте — 2% (2008 год — 0,3%); доля гражданской авиационной техники на мировом рынке продаж такой техники — 10–15%; доля на рынке космических услуг — 30%. Намечалось увеличение экспорта национальной машиностроительной продукции в 6 раз. В эти же сроки Россия должна была организовать серийное производство истребителя «пятого поколения» и выйти с ним на мировой рынок торговли оружием, т.е. обеспечить способность конкуренции на этом рынке с США.
В Стратегии-2020 записано, что Россия станет одним из глобальных центров мирохозяйственных связей, что, по планам правительства РФ, должно обеспечить России к 2020 году ведущие позиции в основных международных институтах — «Группе восьми», ООН, МВФ, ВТО, ОЭСР и т.д.
Такая задача должна была решаться в три этапа:
• 2008–2012 годы — обеспечиваются реализация и расширение имеющихся конкурентных преимуществ: энергетика, транспорт, аграрный сектор, переработка природных ресурсов;
• 2013–2020 годы — осуществляется переход на новую технологическую базу: информационные, био- и нанотехнологии, улучшение качества человеческого капитала и социальной среды, происходит структурная диверсификация экономики;
• после 2020 года — достигается закрепление лидирующих позиций России в мировом хозяйстве и превращение инноваций в ведущий сектор экономического роста, формирование сбалансированной социальной структуры общества.
Стратегия-2020 уже в конце октября 2008 года бесследно исчезла с сайта Минэкономразвития. Тем не менее, члены правительства РФ, включая министра экономического развития, с тех пор неоднократно подтверждали, что эта Стратегия полностью сохраняет свою силу. В конце 2008 года была опубликована новая редакция Стратегии-2020, правда, уже без вышеупомянутых амбициозных цифр. При этом политическое руководство Российской Федерации по-прежнему следует поставленной ранее задаче: вывести к 2020 году страну в «пятерку» мировых лидеров. При этом МИД РФ развивает концепцию «коллективного лидерства», имея в виду лидерство нескольких наиболее влиятельных в экономическом, военном и политическом отношении стран, в число которых якобы войдет (или уже даже вошла) Россия.
Попробуем разобраться, насколько эти планы реалистичны.

Экономическое положение России и показатели ее конкурентоспособности

Экономическое положение Российской Федерации в современном мире просто несопоставимо с положением, например, СССР. До 1989 года Советский Союз по объему ВВП (но, конечно, не по эффективности) был второй экономикой мира. Его ВВП составлял не менее 60% от ВВП США (а объем промышленного производства — 80%) и в четыре раза (!) превосходил ВВП КНР. В 2008 году, несмотря на экономический рост в среднем на 7% в год после дефолта в 1998 году, ВВП РФ по номинальному потенциалу составил 6% от ВВП США (по паритету покупательной способности — 10%) и 18% от ВВП КНР (по ППС — 24%). В отличие от РФ, внешний долг которой в 2008 году, по данным Минэкономразвития, составлял 460 млрд. долл. (36% ВВП), в 1985 году внешний долг СССР составлял всего 20 млрд. долл. (4,6 % от ВВП).
К этому следует добавить, что, по мнению ряда отечественных экономистов, например, Е.Гайдара, Е.Ясина, Я.Кузьминова и др., экономический рост РФ в 1999–2008 годах был во многом восстановительным, а кроме того, определялся ростом мировых цен на энергоносители, который не ведет к увеличению их производства в тоннах (нефть) и в кубометрах (газ), но увеличивает их стоимость, что, соответственно, увеличивает показатель номинального ВВП. К тому же он был связан с процессом виртуализации экономики США. Вот публичное заявление одного из архитекторов путинской России В.Суркова: «Я хочу напомнить, что наш экономический рост — производная от того пузыря, который американцы надували. Мы ведь не заслужили этот рост».
Таким образом, наш хваленый экономический рост, не будучи ростом качественным, в значительной степени представлял собой самообман. Конечно доля России в мировой энергетике весьма значительна — 10,3%. Однако наша доля в инновационной экономике мира, в которую мы хотим интегрироваться, катастрофически ничтожна — 0,3% (!).
По данным ЦРУ, в 2008 году ВВП РФ достиг лишь 77% ВВП РСФСР и 47% ВВП СССР в 1989 году, а на душу населения, соответственно, 94,4% и 80%. При восстановлении докризисных темпов роста российской экономики в 2010 году (что, конечно, крайне маловероятно) только через пять лет ВВП РФ превзойдет уровень ВВП РСФСР в 1989 году.
Данные же МВФ, приводимые известным российским экономистом В.Кудровым, показывают и другую весьма неблагоприятную для России реальность — значительное снижение ее доли в мировом ВВП: по сравнению с 1950 годом — на 56,2% и по сравнению с 1990 годом — на 44,8%.
По критическому уровню некоторых жизненно важных показателей Россия также по-прежнему находится в весьма плачевном положении: по продовольственной безопасности она зависит от импортной продукции на 50% (критический уровень — 30%), при этом Москва и Санкт-Петербург зависят от импортного продовольствия на 90%, а другие крупные города России — на 70%; потребление чистого алкоголя составляет в России 18 литров в год на каждого человека (критический уровень — 8 литров); разрыв уровня жизни в различных регионах в России достигает 25 раз (критический уровень — 5).
В рейтинге Всемирного экономического форума в 2009 г. из 131 страны мира Россия заняла лишь 58-е место. В первую десятку вошли США, Швейцария, Дания, Швеция, Германия, Финляндия, Сингапур, Япония, Великобритания и Нидерланды. При этом страны постсоветского пространства заняли следующие места: Эстония — 27; Литва — 38, Латвия — 45, Казахстан — 61, Узбекистан — 62, Азербайджан — 66, Украина — 73, Грузия — 90, Армения — 93, Молдова — 97, Таджикистан — 117, Кыргызстан — 119.
Индекс глобальной конкурентоспособности составляет 12 слагаемых: качество институтов, инфраструктура, макроэкономическая стабильность, здоровье и начальное образование, высшее образование и профессиональная подготовка, эффективность рынка товаров и услуг, эффективность рынка труда, развитость финансового рынка, технологический уровень, размер рынка, конкурентоспособность компаний, инновационный потенциал. Конкурентные преимущества России были определены ВЭФ в следующих сферах: макроэкономическая стабильность, высшее образование, гибкость рынка труда, размер рынка, инновационный потенциал, а основные проблемы определены в таких областях, как здоровье и начальное образование, инфраструктура, качество институтов и услуг, эффективность рынка товаров и услуг, конкурентоспособность компаний. При этом в индексе конкурентоспособности для бизнеса (конкурентоспособность компаний и качество бизнес-климата) Россия заняла 71-е место.
Так, в управлении предприятиями низка общая квалификация менеджеров, особенно финансовых; плохие школы бизнеса и недостаточное знание иностранных языков. Слабыми конкурентными преимуществами являются маркетинг, эффективность производственных процессов, контроль за издержками, управление человеческими ресурсами, общее управление компаниями. В сфере технологии низка способность к восприятию инноваций, практически отсутствует защита интеллектуальной собственности, не налажен технологический трансферт посредством прямых иностранных инвестиций и лицензирования иностранных технологий. Инфраструктура отличается слабым развитием современной связи и недостаточными инвестициями в телекоммуникации, в то время как последние, наряду с информационными технологиями, представляют собой магистральные направления технологического развития. Деятельность правительства страдает от воздействия на нее групп влияния, от неэффективности государственных расходов. Налоговая политика требует кардинального совершенствования, так как широкие масштабы приобрела практика уклонения от уплаты налогов. По величине ВВП на душу населения мы оказались на 46-м месте в мире.
По всем этим показателям Россия сегодня, таким образом, проигрывает не только ведущим промышленно развитым державам мира, но и многим бывшим советским республикам. Так что вывод нашего правительства о том, что «Россия восстановила статус мощной экономической державы, подтверждая свое право находиться в группе крупнейших стран-мировых лидеров» был, мягко говоря, сильно преувеличен.

Оценка инновационного потенциала

Вопреки устоявшемуся стереотипу российского мышления, инновационный потенциал России невелик, что ставит под вопрос не только возможность ее выхода в ближайшие 10–20 лет в лигу мировых лидеров, но и реалистичность озвученных Д.Медведевым в Послании Федеральному Собранию (12 ноября 2009 года) планов скорейшей национальной модернизации.
Вклад высокотехнологичных отраслей в добавленную стоимость промышленности остается в России на уровне 10%, а уровень производительности труда в этих отраслях «ровно в десять раз ниже, чем в добывающих отраслях». Иными словами, ясно, что высокотехнологичные отрасли промышленности в России «остаются таковыми только по определению» и не оказывают никакого решающего влияния на реструктуризацию экономики и переход к новой модели экономического роста. И если взять соотношение между объемами инновационной продукции и затратами на инновации, то в России эта пропорция самая низкая среди всех европейских стран. Весьма важно и качество этих инноваций. Здесь также имеются проблемы: из 5,5% объема инновационной продукции в общем объеме продаж лишь 0,5% относится к «принципиально новой продукции, новой не только для самих предприятий, но и для мирового рынка». В настоящее время к числу инновационных можно отнести 2,5 тысячи российских промышленных предприятий, что составляет примерно 10% крупных и средних предприятий России. Если раньше доля России на мировом рынке высокотехнологичной продукции составляла 0,33%, то сегодня речь уже идет о 0,28%. У Гонконга, для сравнения, этот показатель составляет 5,5%.
В последние годы с подачи властей граждане РФ чуть ли не поголовно уверовали в миф об обильности и совершенстве отечественных технологий. Несмотря на то, что наши граждане лечатся на 68% импортными лекарствами и покупают все больше иностранных автомобилей, они уверены в том, что высокие технологии в России имеются чуть ли не в избытке.
Если количество организаций, выполнявших исследования и разработки, с 1992 г. сократилось незначительно (на 20,3%), то проектных и проектно-изыскательских организаций — в 8,5 раза, а численность исследователей упала более чем вдвое. Если в 1992 г. по числу исследователей США опережали Россию в два раза, то в 2006 г. — в 6 раз, что с учетом превосходства по численности населения дает американцам трехкратную фору. Если в нищем 1992 г. федеральные ассигнования на науку составляли 2,43% от всех расходов, то в «тучном» 2006 г. — 2,27%.
Еще одна беспочвенная мечта связана с близкими успехами государственных корпораций. Утверждается, что любые промышленные прорывы в разных странах обеспечивались именно с участием государства в программах развития, и Россия должна идти по этому пути. Отчасти это верно, но страны, прошедшие через этап быстрой модернизации, создавали госкорпорации, прежде всего, для вывода своей продукции на мировой рынок. В России же псевдогосударственные корпорации создаются для установления монополии на внутреннем рынке, закачки государственных средств и последующего акционирования (приватизации).
Сегодня в российских госкорпорациях консолидируются неконкурентоспособные активы — обанкротившиеся авиаперевозчики, нерентабельные автозаводы, военные производства, в планах которых внешняя экспансия вообще не стоит. Это дискредитирует саму идею участия государства в процессе модернизации и ставит под сомнение возможность нашей страны встать в один ряд с промышленно развитыми державами.
Флагманами экономики, например, Германии, являются такие крупнейшие высокотехнологичные компании, как «Даймлер-Крайслер» и «Симменс». Однако 70% немецкой промышленности — это малые и средние фирмы. Они и производят основную массу новых инженерных решений и инноваций. Именно малый и средний бизнес, таким образом, является локомотивом всего инновационного процесса в Германии. Эти компании находятся в состоянии постоянной конкуренции и вынуждены предлагать на рынке новые, более эффективные и дешевые инновации, продукты лучшего качества. Поэтому именно развитие малого предпринимательства является стратегически важной областью для тех стран, которые сегодня хотят занимать первые места в международной конкурентной борьбе.
В России примерно 12% ученых мира (имея в виду не только технические, но и гуманитарные дисциплины) и, вместе с тем, ее доля в мировом инновационном рынке составляет 0,3%. Это чудовищный разрыв. И он говорит о том, что в России нет того механизма (который существует в развитых странах, в Америке, в Европе, в частности, в Германии) преобразования идей, высоких технологий, инноваций в рыночный продукт. Т.е. отсутствуют эффективные центры инновационного развития. Еще один фактор — подготовка кадров, которые в состоянии осуществить трансферт технологий. На сегодняшний день в России, по сути дела, нет менеджеров, которые способны заниматься инновационной деятельностью как в составе вузов и НИИ, так и на производстве.
Ведущим социально-экономическим укладом России продолжает оставаться индустриальный уклад с доминированием сырьевых производств, занимающих самые низкие уровни мировых технико-экономических цепочек. Проблема заключается, однако, не только в сырьевой специализации России, но и в проявившейся неспособности добывающих отраслей породить инновационную волну для перехода к новому укладу. Воспроизводящаяся в рамках устаревшего уклада сырьевая элита не может стать творцом инновационного проекта для России, так как не имеет объективных потребностей и стимулов связывать свое будущее с технологической модернизацией. По этой причине проведение национальной модернизации сопряжено с необходимостью изменений в социально-политической структуре общества. При растущем значении инновационного уклада общество должно быть соответствующим образом организовано, а силы модернизации — иметь в нем большой политический вес и создавать вдохновляющий общество образ будущего.
В сложившейся ситуации нет ясности, откуда в обозримую перспективу могут появиться в России социальные силы инновационного уклада. Нет «инновационного лобби» и в российских органах власти. Научно-исследовательская деятельность оторвана от государственных и корпоративных задач, а академическая, инженерная и образовательная элиты занимают консервативные позиции. Гуманитарные технологии неразвиты, а технократически понимаемая инновационная деятельность часто не выходит за пределы лабораторий. Политическая и технократическая элита России практически не взаимодействуют между собой.
Для изменения ситуации необходимо изменение стереотипа поведения людей, их менталитета и личностных качеств как главных характеристик современного производства, без которых инновационный сценарий для России не сможет быть реализован. Вряд ли требуемая переориентация сложится естественным путем. Для этого нужна системная поддержка усилий корпораций и частных лиц со стороны государства, которое должно сосредоточить свои усилия не в традиционных отраслях, а в инновационном секторе. Но нынешняя экономическая философия правительства РФ признает только институциональное развитие, полностью отвергая необходимость промышленной политики и концентрации усилий на перспективных направлениях повышения национальной конкурентоспособности.
Позиция государства как главного предъявителя спроса на высокие технологии и единственного социального института, способного изменить положение дел с развитием научно-технической сферы страны, имеет особое значение в решении проблемы технологической модернизации и эффективного встраивания российского ОПК как источника научно-технологических разработок в нынешнюю социально-экономическую реальность. Но этого пока не происходит. Доминирующая в нынешнем политическом пространстве бюрократическая среда не в состоянии сформировать постиндустриальную реальность.
Условием возникновения и развития созидательно-творческих сил может быть только гражданское общество, конструктивно взаимодействующее с государством по формированию и реализации идеи технологической модернизации страны. Отсюда вытекают политические задачи государства как субъекта технологической модернизации: обеспечение свободы СМИ и развитие демократических институтов.
Государство может достойно выступить в роли субъекта технологической модернизации только в случае, если проявит себя как духовная сущность, а не как бюрократический механизм. Иными словами, для выполнения своей миссии само государство должно измениться и стать адекватным тенденциям постиндустриальной трансформации общества. Развитие демократии и политическая поддержка созидательно-творческих сил должны способствовать реализации их главных функций — восприятию мировой культуры и национальному самовыражению в мировом сообществе.
Данная духовная тенденция требует идеологического оформления и политического выражения в государственной деятельности партийном строительстве. Незавершенность процесса формирования партий и партийных идеологий в России не позволяет определить общественно-политического субъекта национальной модернизации. Более того, в рамках «право-левой» системы координат невозможно адекватно и в концентрированном виде выразить потребность России в постиндустриальном развитии.
В сложившихся условиях и при нынешнем состоянии партийно-политического пространства идея национальной модернизации может и должна приобрести самостоятельное смысло- и системообразующее значение. Но это произойдет не раньше, чем в России появится ее субъект.

Место России в глобальной финансовой архитектуре

Вопрос о новой глобальной финансовой архитектуре стал активно обсуждаться международным сообществом уже в октябре-ноябре 2008 года. 15–16 ноября 2008 года в Вашингтоне проходит саммит «Группы двадцати», в ходе которого была принята Декларация по финансовым рынкам и мировой экономике. В ней дан крайне слабый анализ коренных причин кризиса и сформулированы весьма расплывчатые рекомендации по реформированию мировой финансовой системы: повышение транспарентности и подотчетности, укрепление качественного регулирования, обеспечение согласованности финансовых рынков, укрепление международного сотрудничества, реформирование международных финансовых организаций, приверженность открытой глобальной экономике, пруденциальный надзор, управление рисками и т.д. Уже тогда стало очевидным, что никто всерьез менять сложившуюся мировую финансовую систему не хочет. По оценке М.Гилмана, этот саммит не стал «новым Бретон-Вудсом», он, скорее, отразил желание европейских политиков показать, что они что-то делают, чтобы противостоять рецессии в своих странах, да еще запоздалую попытку уходящего президента США оставить после себя хоть какое-то позитивное наследство.
На фоне продолжающегося невнятного бормотания о международном сотрудничестве в марте 2009 года на сайте президента РФ появился анонимный (никем не подписанный) документ — «Предложения Российской Федерации к саммиту «Группы двадцати» в Лондоне (апрель 2009 года)».
В нем предлагалось принять решение о созыве международной конференции, по результатам которой будут согласованы основные параметры мировой финансовой архитектуры. В этом контексте, в частности, говорилось о необходимости расширения (диверсификации) перечня валют, используемых в качестве резервных, на основе принятия согласованных мер по стимулированию развития крупных региональных финансовых центров, а также о необходимости создания наднациональной резервной валюты, эмиссия которой будет осуществляться международными финансовыми институтами.
В этом и состояла ахиллесова пята кремлевского документа: ведь не может быть мощной глобальной альтернативной валюты без мощного мирового государства. А государства такого не может быть без мощного глобального властного субъекта. Международные финансовые институты могут печатать лишь ничем не подкрепленные и ничего не стоящие бумажки.
Возможно, творцы кремлевского документа хотели стать закоперщиками в деле радикальной перестройки всей глобальной архитектуры, тем более, что с аналогичными предложениями выступили Казахстан и Китай. Однако 24 марта 2009 года президент США Барак Хусейн Обама на пресс-конференции в Белом доме резко осадил всех «реформаторов»: «Доллар сейчас имеет небывалую силу. Я не вижу оснований для появления новой резервной валюты». Он указал при этом на тот спрос, который ныне существует на доллар. А также на то, что инвесторы считают США самой сильной экономикой мира с наиболее стабильной политической системой.
Кроме Барака Обамы, с резкой критикой идеи введения альтернативной мировой валюты выступили сразу две ключевые фигуры — министр финансов США Т.Гайтнер и председатель Федеральной резервной системы США Б.Бернанке. В поддержку же идеи альтернативной мировой валюты выступил Дж.Сорос и лауреат Нобелевской премии по экономике Р.Манделл (интеллектуальный творец евро).
На наш взгляд, если большая часть элиты России и президент Д.Медведев хотят «перезагрузить» российско-американские отношения, ничего более разрушительного в плане реализации этой задачи, нежели предложение о создании глобальной валюты, альтернативной американскому доллару, быть не может. Присоединившись к этому предложению, Россия моментально оказалась в фокусе недовольства и раздражения США. От Китая они предложение по поводу «смерти доллара» стерпели. Казахстан они просто не заметили. Но России они этого, скорее всего, не простили.
Таким образом, документ Кремля можно охарактеризовать как не только крайне противоречивый и невнятный, но и в целом ряде пунктов просто не отвечающий российским национальным интересам. К счастью, их даже никто всерьез (кроме экспертов) не обсуждал, что само по себе говорит о реальном месте России в мировой финансовой архитектуре. Тем не менее от идей создания наднациональной резервной валюты, а также создания в Москве национального финансового центра, наше руководство не отказалось, что подтверждается в самых последних публичных выступлениях и президента, и премьер-министра РФ.
Эти же идеи, которые в серьезных финансовых кругах мира даже не обсуждаются, остаются в поле дискуссии отечественных экспертов. Например, на взгляд специалистов близкого к Кремлю Института развития фондового рынка, наиболее целесообразный в нынешних условиях путь — это формирование и развитие в России самостоятельного национального финансового центра. Основой в данном случае должно стать формирование именно в России цены на экспортное российское стратегическое сырье. Причем ценообразование должно осуществляться исключительно в национальной валюте — в рублях.
Однако после лондонского саммита развитие событий пошло по другому варианту. Принятые в Лондоне совместные документы — «План действий по выходу из глобального финансового кризиса», «Заявление об укреплении финансовой системы», «Заявление о направлении ресурсов через международные финансовые учреждения» — вновь подтвердили полное нежелание властителей мира сего чего-либо менять в сложившейся мировой финансовой системе, а тем более — создавать некую «новую мировую финансовую архитектуру». «Большая двадцатка» подтвердила, что от нее можно ждать лишь косметического ремонта существующей системы управления мировыми финансами. Даже Б.Обама, который пришел к власти в Америке чуть ли не с лозунгами революции, не предлагал на саммите ничего революционного и выглядел весьма осторожным реформатором. Да и никто другой — из тех стран, которые обладают реальным экономическим весом (Германия, Франция, Япония, Китай, Индия, Бразилия, ЮАР) — никаких новых механизмов управления миром создавать не собирался и не собирается. Не надо строить иллюзии: все остальные государства присутствуют в «двадцатке», скорее, по принципу представительства. Голос же России является далеко не решающим. И те решения, которые были приняты на саммите в Лондоне, вполне могли быть приняты и в формате «большой восьмерки».
Объем помощи мировой финансовой системе, реализованный ФРС и ЕЦБ, уже превысил 3 трлн. долл. В эту сумму входят кредитные линии более чем на $120 млрд., открытые Федеральной резервной системой США для развивающихся стран: Бразилии, Мексики, Сингапура, Южной Кореи. Цель проста — не допустить спада производства в этих странах вследствие нехватки оборотных средств. Можно быть уверенным в том, что центральные банки развитых государств будут эмитировать столько денег, сколько потребуется для преодоления кризиса. Россия же, вместо того чтобы заняться собственными проблемами, все больше хочет поучаствовать в глобальной игре, не имея ни устойчивой валюты, ни значительных резервов, ни определяющего влияния.
Поэтому пока нет ощущения, что происходит какое-то прорывное изменение в управлении миром. Скорее, то, что происходит — это попытки закамуфлировать сохранение старой системы управления с помощью некоторых косметических мер. Политическое лидерство Америки в мировом масштабе сохраняется, сохраняется и ее экономическое лидерство. Для того, чтобы произошло революционное изменение, должен появиться субъект этого изменения, то есть некая сила, которая будет стоять за революцией. Но такой силы пока нет. Ею не готов стать Китай, у которого существуют собственные экономические проблемы. Ею не может стать Европейский союз, который пока децентрализован и не имеет консолидированной внешней и военной политики. А больше никто на то, чтобы столкнуть Соединенные Штаты с вершины мировой экономической и финансовой пирамиды, даже не может претендовать.
США занимают первое место в мире по размерам ВВП — 14,4 трлн. долл., около 22% мирового ВВП (по ППС); третье место по размерам ВВП на душу населения — после Норвегии и Люксембурга; одно из ведущих мест в мире по обеспеченности природными ресурсами. Они — научно-технический лидер современного мира: расходы на науку составили в 2006 году 342 млрд. долл. (более 30% общемировых расходов); на долю США приходится 44% всех полученных в мире Нобелевских премий в области науки. Америку характеризуют высокие показатели развития человеческого потенциала: 29% рабочей силы имеют законченное высшее образование, расходы на образование составляют 7,7% ВВП, на здравоохранение — 14% ВВП. США занимают первое место в мире по уровню производительности труда, по глобальным индексам конкурентоспособности, одно из первых мест по показателям качества жизни, по объему внешней торговли — 3,9 трлн. долл.; в их экспорте и импорте доминирует продукция обрабатывающей промышленности: в экспорте она достигает 90%; их доля в экспорте мировой высокотехнологической продукции составляет 40%. США являются как крупнейшим международным инвестором, так и кредитором, притом, что ввоз капитала в страну значительно превосходит его вывоз. Стоимость американских активов за рубежом — 17,6 трлн. долл., иностранных в США — 20,1 трлн. долл. В США насчитывается 2369 американских ТНК: 25 из 100 крупнейших ТНК — американские.
Совокупность всех этих факторов, которые не изменит кризис, позволяет сделать твердый вывод о том, что мировой резервной валютой на обозримый период останется доллар, подкрепленный не только самой мощной экономикой мира, но и сильнейшими в мире вооруженными силами (половина всех мировых военных расходов — американские). И эту реальность придется учитывать России, оставив нелепые и смешные фантазии по поводу своих возможностей (они — нулевые) стать «проектировщиком мировой финансовой архитектуры».
Столь же нелепо и смешно мечтать о том, что Москва в обозримом будущем станет «международным финансовым центром». Важно отдавать себе отчет в том, что общий объем валютных операций в день, которые проходят большей частью через Нью-Йорк, Вашингтон, Берлин, Париж, Лондон и Токио, составляет $4 трлн. Доля Москвы в этом обороте составляет 0,1%. О каком центре может идти речь? Кому он нужен? Единственное место, где он может возникнуть — это Пекин, но китайцы делают все, чтобы он там не возник.

Инновационная стратегия — императив развития

Можно согласиться, что главный вектор Стратегии-2020 задан правильно: ключевым компонентом модернизационного сценария для России является твердая ориентация на переход к инновационному типу развития, к «экономике знаний». В то же время переход к инновационной стратегии, разумеется, не может быть простым повторением Стратегии-2020, разработанной правительством до кризиса, который показал, что инновационная экономика не может быть построена на основе прежней порочной экономической политики. Формирование инновационной экономики означает превращение интеллекта, творческого потенциала человека в ведущий фактор экономического роста и национальной конкурентоспособности, наряду со значительным повышением эффективности использования природных ресурсов и производственного капитала. Источником высоких доходов становится не только возможность получения ренты от использования природных ресурсов и высокой мировой конъюнктуры, но и производство новых идей, технологий и социальных инноваций. Это позволит России выдержать конкуренцию как с дешевой рабочей силой экономик Китая и Индии, так и с высококачественной и инновационной продукцией развитых стран Европы, США и Азии. И это, похоже, сегодня понимает наше политическое руководство, высшие представители которого, включая президента РФ, в последнее время только и говорят о переходе к инновационному типу развития. В таком же духе в последнее время выступает и В.Путин.
Что ж, намерения нашего политического руководства весьма похвальны. Только ему надо понять простую вещь: последние десять лет прошли под их руководством под лозунгом стабилизации. Но никто в мире не мог быть одновременно стабилизатором и модернизатором. Таких примеров история не знает. Наши руководители стабилизировали ситуацию и, как известно, этим гордились, как своим главным достижением. При этом, однако, они отказались от модернизации. Теперь же они заговорили вдруг про инновационную модернизацию. Но для того чтобы приступить к ней, надо реформировать созданную систему, которая путь к такой модернизации закрывает. И чем больше правительство РФ будет говорить об инновациях, тем больше оно будет подрывать устои системы, которую оно создало и частью которой оно является.
Хорошо бы понять и другое: сырьевая элита, которая доминирует в России и которая сознательно создавалась и пестовалась, по определению, не может быть субъектом инновационного типа развития. Она — носитель индустриального уклада с доминированием сырьевых производств, занимающих самые низкие уровни мировых технологических цепочек. Этот уклад в принципе не способен породить инновационную волну и перейти к постиндустриальному укладу. Сырьевая элита, которая воспроизводится в рамках устаревшего уклада, не может стать носителем инновационного проекта, так как не имеет стимула связывать свое будущее с модернизацией.
Что же касается элиты инновационной, то это люди другой мотивации, другой морали и других личностных качеств; для них главный стимул — не материальное обогащение, а творческая самореализация. Эти люди и должны занять доминирующие позиции в обществе и во власти, если мы всерьез хотим перейти к инновационному типу развития. Но такая элита не может сложиться естественным путем: государство должно предъявить спрос на высокие технологии. Для этого на государство должно оказывать давление зрелое гражданское общество, которое складывается в условиях зрелой, а не имитационной демократии. Гражданское общество вырастает снизу, и государство должно как минимум этому процессу не мешать.
В России есть интеллектуальный потенциал. Он существует в виде квалификации, репутации и знаний. Но на инновационном рынке ценится не это. Необходимо этот потенциал трансформировать в капитализированные активы. То есть, квалификация на рынке реализуется в виде сертификатов и лицензий, репутация — в виде брэндов, а знания — в виде прав интеллектуальной собственности. Иначе на рынок выходить не с чем. Поэтому надо создать механизм, который бы преобразовывал потенциал в капитал. Этого механизма в России нет, а в развитых странах — есть. Для перехода к экономике знаний России не хватает ключевых фигур, которые являются инновационными менеджерами. И механизма в виде технологического брокера, который смог бы продвигать новые разработки на рынок. Первоочередные шаги, которые необходимо сделать: внести поправки в законодательство; обеспечить всемерную поддержку инновационного менеджмента; развить систему технологического брокерства.
Главная проблема перехода к инновационному типу развития — сами люди и характер их производственной деятельности. Поэтому от российских реформ не следует ждать чудес до тех пор, пока верхние ступени социальной иерархии не займут созидательно-творческие силы, способные сформировать инновационный вектор развития страны и увлечь за собой остальную часть общества. Отсутствие дееспособной национальной элиты в качестве субъекта такой модернизации, субъекта развития в целом, является основной проблемой национальной модернизации.