Геополитическое пространство, с некоторых пор именуемое Большим Ближним Востоком (ББВ), при всем разнообразии политических систем, с помощью которых управляются десятки государств с различной историей, культурой и социально-экономическим уровнем, имеет одну общую особенность. Стратегия их развития так или иначе увязана с теократическим состоянием обществ, пришедшими в движение мусульманскими массами.

В европейском обыденном сознании укрепилось убеждение в однотипности устремлений политического ислама, применение которым радикальных средств общественного переустройства является чем-то предопределенным. Так ли это?

Кажется, прошли времена (не будем утверждать, что безвозвратно) повсеместного увлечения национал-марксистскими (типа баасистских) идеями. Взаимоотношения политических систем, утверждавшихся у власти в период между Второй мировой войной и до окончания третьей (холодной) войны на геополитическом пространстве от Багдада до Равалпинди, с исламскими клерикалами были не везде и не всегда гладкими (С.Хусейн в Ираке потратил немало сил, средств и времени на усмирение мечети, владевшей умами масс, шах Ирана Реза Пехлеви всегда опасался роста влияния духовенства, преследовал строптивых аятолл и так и не смог вырвать мусульманскую массу из-под их влияния).

Ныне характер и масштабы взаимоотношений власти и ислама стремительно меняются. На политическую арену выходит новая сила, с которой уже сейчас приходится считаться многим правящим классам, называемым на Западе без разбора режимами. Это — ислам. Очевидно, исламский фактор в силу целого ряда культурных и геополитических причин будет оказывать все возрастающее влияние на формирование обществ и государственных систем стран ББВ, демографическое состояние которых характеризуется двумя важнейшими особенностями — быстрым ростом населения и его молодостью.

Неоднозначно оцениваемое экспертами и наблюдателями девятилетнее пребывание у власти в Турции Партии справедливости и развития (ПСиР), по существу, представляется многим достойным более пристального взгляда опытом введения в политическую практику модели исламской демократии.

Четвертый десяток лет правления в другой региональной державе — Иране — мусульманских клерикалов при всем неприятии их политических взглядов и установок западным миром вряд ли можно объяснить одной лишь жесткостью муллократии. (Последние события, связанные с президентскими выборами, показали, что в Тегеране социальное напряжение, вызванное правлением аятолл, велико. Но Тегеран — это не весь 70-миллионный Иран, две трети населения которого все-таки поддержало М. Ахмадинежада.)

Заговор оттесненных от власти элитарных аятолл -Рафсанджани-Хатами, приобретавшего день ото дня подозрительно «оранжевую» окраску, не прошел не только ввиду того, что действующая власть проявила готовность защитить букву и дух законов ИРИ, как бы они не нравились внешнему миру, но и в связи с доверием, проявленным молчаливым большинством, простым мусульманским людом, курсу президента. (Дальнейшее углубление в проблему может дать дополнительные, неожиданные для европейского и российского читателя, штрихи политических нравов элит и образа жизни рядовых иранцев, не столь однозначно, как иногда нам представляется, относящихся к исламскому государственному устройству.)

Последние события на Северном Кавказе, и далее — на постсоветском пространстве, включая ряд регионов России и Центральной Азии, свидетельствуют о склонности определенных мусульманских кругов к усвоению образа мышления и жизни радикального ислама. На фоне этой активности мусульманского движения, Азербайджан, словно бы зажатый между тремя различными течениями исламского realpolitik, представляется островком стабильности и верности светскому развитию, утвердившемуся, кстати, в этой южнокавказской стране задолго до доминирования большевизма.

Тем больший интерес представляет соотношение светских и исламских начал в жизни азербайджанского общества, новых тенденций в поведении мусульманского массива, их возможных идейно-политических поворотов.

С учетом общего интереса к исламскому фактору в современной геополитике, «Вестник аналитики» летом с. г. провел в Баку в Центре по защите свободы совести и вероисповедания «круглый стол»: «Ислам в Азербайджане — традиции и современность», материалы которого редакция предлагает вниманию читателей.

Агаев Р. Уважаемые коллеги! Непосредственным побудителем предстоящей дискуссии стал только что завершившийся судебный процесс над 20 членами радикальной религиозной группировки, обвиненной в попытке начать военные действия (так сказано в обвинительном заключении), в вооруженном нападении на заправочную станцию ЛУКойл в Баку, а также в попытке проведения теракта против посольств США и Великобритании. Явление это, беспрецедентное. Не склонен делать каких-то, опережающих дискуссию, обобщений, однако, согласитесь, это что-то новое в политической палитре исламского движения в Азербайджане. Короче, мне кажется, что логично начать наш разговор с оценки состояния самой религиозности тех, кто считает себя мусульманином. Мои личные наблюдения за жизнью азербайджанских мусульман таковы: среднестатистический азербайджанец не столько верующий, сколько суеверен. Он не знает ни истории ислама, ни священного Корана, ни предписаний шариата, ни разницы между суннитами и шиитами. Однако он верит, разумеется, в божий промысел, склонен в решении любых жизненных проблем апеллировать к аллаху, наведываясь в мечеть исключительно ввиду ритуальных услуг, которые она предоставляет, например, в связи с захоронением, а в последнее время и освещением обычного гражданского брака. Отсюда возникает принципиальной важности вопрос — качество религиозности азербайджанских мусульман — что оно из себя представляет?

Ильгар Ибрагим оглы. Надо исходить из того, что большинство азербайджанцев являются этническими мусульманами. То есть они мусульмане по рождению и их верование, не проявляясь в духовной жизни, в повседневности сводится к исполнению обязательных предписаний, например, ритуала обрезания или празднования курбан-байрама. Пожалуй, стоит отметить, что привязанность азербайджанского населения к такого рода проявлениям религиозности не прерывалась даже в советское время. А вот отношение к месяцу рамазан, когда правоверные мусульмане постятся, в последние годы сильно изменилось — постятся не только пожилые люди, но и довольно значительное число молодежи. Причем, даже те, кто обычно не держит пост, стараются проявить некую мусульманскую солидарность, несмотря на то, что иным (например, владельцам увеселительных заведений) она обходится в копеечку. И что важно — изменилось само отношение к обычаю — постящийся повсеместно пользуется пониманием окружающих, особым пиететом. Изменилось отношение и к мусульманскому трауру — ашура, который когда-то сопровождался театрализованным истязанием плоти. Десять лет назад в «Джума-мечети» стала практиковаться добровольная сдача крови, ныне это приняло форму обряда и широко распространено среди прихожан других мечетей. Нельзя сказать, что новый обычай заменил собой привычные обряды и церемонии, но он придал проведению траура некую умиротворенность, погасил излишнюю экзальтацию приверженцев традиционного поминания шиитских мучеников.

Джуварлы Т. То, о чем сейчас говорилось, есть проявление социального ислама. Но для меня ясно, что Азербайджан привязан к исламу, прежде всего, через исламскую культуру. И это необязательно проявляется в самой религиозной практике. Ведь есть практикующие мусульмане, т.е. люди, регулярно посещающие мечети, совершающие обязательные намазы, знающие соответствующие суры. Сомневаюсь, чтоб их было значительное число, но они есть. Но есть еще и глубоко укоренившееся в сознании представление о принадлежности к исламу как к религиозной культуре, составляющей важный элемент национальной идентичности. На каком-то историческом отрезке времени азербайджанцы, а это, не будем забывать, все-таки молодая нация, оказались лишенными этого культурного компонента. Прогрессивное в целом развитие без религии возможно, но оно протекает без важнейшего дисциплинирующего элемента, отсюда и ощущение неполноты, которое возникает при рассмотрении азербайджанской духовности. Как есть комплекс неполноценности, так возникает и комплекс неполной духовности, ее незаконченности. Мне кажется, что с точки зрения динамики религиозных процессов нация, а было бы, наверное, уместно в данном случае воспользоваться другим термином — нация-государство, находится на этапе поиска этой полноты. Трудно говорить о ее оптимальных масштабах — сколько ее должно быть представлено в жизнедеятельности общества. И тут надо упомянуть о другом важном факторе духовности азербайджанской нации. Речь идет о выработавшемся своеобразии восприятия азербайджанцем, точнее, азербайджанским обществом, ислама. Что я имею в виду? Среди определенной части азербайджанских интеллектуалов с давних пор сформировалось некое предубеждение, я бы даже сказал, страх перед исламом. Недавно я стал свидетелем бурной полемики среди группы кинематографистов, в ходе которой один из наших талантливейших режиссеров заявил, что идет мусульманизация общества: я этого боюсь, заявил режиссер, ибо в том таится серьезная опасность, налицо угроза нашей внутренней свободе и т.д.

Агаев Р. Замечу, однако, это отнюдь не одиночное мнение, а достаточно распространенное убеждение, особенно среди городского социума.

Джуварлы Т. Согласен. Культурные истоки такого рода предубеждений достаточно хорошо известны. И это вовсе не воинствующий атеизм недавнего коммунистического прошлого, как может показаться на первый взгляд. Они уходят корнями в конец ХIХ — начало ХХ веков, в период, когда колоссальное влияние на умонастроения азербайджанской интеллигенции, формирующейся национальной элиты оказывала целая плеяда выдающихся просветителей: безжалостные сатирики Джалиль Мамедкулизаде, Сабир, великий композитор Узеир Гаджибеков, драматург А.Ахвердов, художник А.Азим-заде и другие яркие фигуры, подвергшие мракобесие мулл, социальные пороки мусульманского образа жизни беспощадной критике. Это был период бурной капитализации Баку, когда вышедшая на авансцену общественной жизни молодая азербайджанская интеллигенция выдвинула своим главным лозунгом модернизацию общества, приоритет просвещенности, европеизацию, как сказали бы сейчас, всех сторон жизни. Журнал «Молла Насреддин», его экспрессивный антиклерикализм надолго овладел умами нескольких поколений азербайджанцев. Упомянутые интеллектуалы провели в чем-то ту же работу, которую столетием раньше на Западе проделали великие философы французского просвещения. Критический подход к мусульманству идет оттуда, из времен «Молла Насреддина», он и поныне остается существенным элементом ментальности азербайджанского общества, прежде всего, ее интеллектуальной части. В этом, можно сказать, сила светской традиции и своеобразие религиозной ситуации — очевидная тяга определенной части этнического мусульманства к исламу при сохраняющемся критицизме к нему различных групп населения, прежде всего, как было тут отмечено, городского социума.

Агаев Р. Все это — общие суждения, наблюдения. К сожалению, серьезных исследований состояния религиозной жизни, не говоря уже о новых тенденциях в мусульманском массиве, у нас в Азербайджане не проводилось. Нет, насколько мне известно, глубокого, современного исследовательского взгляда на историю распространения ислама в Азербайджане, ее периодизации, проблем развития. В последние годы появились несколько работ, в прессе публикуются периодически статьи об исламском факторе в Азербайджане. В какой-то мере этот пробел восполняет работа Арифа Юнусова «Ислам в Азербайджане», вышедшая некоторое время назад в Баку при содействии Фонда Фридриха Эберта (Германия) и Института мира и демократии (Азербайджан).

Юнусов А. К сожалению, пробелов в данной тематике более чем достаточно. Не будем останавливаться на том, с чем это связано. Отмечу только, что в процессе работы над книгой я обратил внимание на следующий любопытный факт, которому не могу найти убедительного объяснения. В западной историографии публиковалось достаточно много исследований об исламе в СССР. Но в них речь в основном шла о Средней Азии, Северном Кавказе. Азербайджан на длительном историческом этапе выпал из поля зрения западной исследовательской мысли. Тем не менее, при явном дефиците не только аналитической, но и чисто фактологической информации, на различного рода международных научных конференциях по проблемам исламского движения, когда речь заходит об Азербайджане, представители немусульманского мира всячески пытаются доказать существующую у нас угрозу исламской революции. И дело даже не в том, что эксперты из стран мусульманского Востока относятся к такого рода прогнозам куда как скептически. Сторонников мнения о грядущей радикализации политического ислама в Азербайджане явно ставит в тупик очевидный факт: почему, вопреки всем прогнозам, ислам так и не стал играть серьезную роль в Карабахском конфликте, который по логике вещей должен был стать мощным катализатором радикальных настроений вообще, и в исламе, в частности? Явный дефицит объективной информации и побудил, в конце концов, Фонд Эберта спонсировать проект по широкому исследованию проблем ислама в Азербайджане, проведению социологических опросов, в ходе которых было опрошено 1000 и проинтервьюировано 120 граждан. Прежде чем привести данные исследования и поразмышлять вокруг них, хотелось бы отметить, что социальный состав респондентов объективно отражал современную структуру азербайджанского общества: 69% опрошенных составили мужчины и 31% женщины, большинство — наиболее активная и трудоспособная часть населения — 25–49 лет. Достаточно широко (16%) представлена молодежь. Оказалось, что подавляющее большинство респондентов считает себя верующими, мусульманами по рождению. При этом, только 12% утверждали, что они посещают мечеть регулярно (39% признались, что вовсе не делают этого, а 49% наведываются в божий храм от случая к случаю). Наверное, многих удивит то, что жители южных, прилегающих к Ирану районов, также как и население Апшеронского полуострова, которых принято считать излишне набожными, еще реже бывают в мечетях. Такая же картина выявилась и в вопросах исполнения обрядов. Воистину прав был знаменитый арабский мыслитель Джамал ад-Дин аль-Афгани, сказавший: «Ислам — это одно, а мусульмане — нечто иное». Причем, 58% верующих азербайджанцев предпочитают, чтобы их называли просто мусульманами, то есть не скрывают своего неприятия деления на суннитов и шиитов. Тем не менее, 30% предпочли определяют себя шиитами и только 9% суннитами. Негативное отношение к расколу ислама особенно проявляется, как ни странно, среди молодежи. Это нашло отражение и в том, что многие молодые люди критически отзываются о деятельности сафавидского шаха Исмаила I, которого обвиняют в сектантстве, провоцировании движения шиитов, что и привело, в конечном счете, к расколу и противостоянию в умме.

Агаев Р. Стоит напомнить, что еще недавно, в самом начале национально-демократического движения в Азербайджане, этот средневековый правитель был настоящим кумиром масс, настоявших на сооружении ему памятника в самом центре Баку.

Юнусов А. Это не единственное свидетельство переменчивости в настроениях азербайджанских мусульман. Известно, что новое течение в исламе — ваххабизм — в последние годы пользовалось особой популярностью в Азербайджане. От этого «массового» увлечения ныне остались буквально крохи — лишь 4% опрошенных высказались о деятельности ваххабитов положительно. Позиция в отношении ваххабитов в целом отражает традиционно негативное отношение азербайджанских мусульман к новым течениям в исламе вообще (41%). Но даже на этом фоне отрицательное отношение к ваххабизму и ваххабитам выглядит категоричным (69%). Значительная часть азербайджанских мусульман (21%) склонна положительно оценивать христианство и иудаизм. Если сюда добавить 39% не выразивших никаких претензий к упомянутым конфессиям, то можно считать, что характерное для азербайджанских мусульман отсутствие агрессии в отношении представителей других религий, уважительное отношение к ним, то есть религиозная толерантность продолжает превалировать в их мышлении. Исследования показали, что в Азербайджане больше склонны определять веру для себя как науку (44%) или идеологию (38%), положительно влияющую на общественное сознание, хотя достаточно высок процент воинствующих атеистов (17%), считающих религию суеверием, предрассудком, рассадником невежества.

 Агаев Р. Эмпирический материал, добытый исследователями, к слову отметим, в чем-то неожиданный, как мне кажется, позволяет сделать некоторые важные выводы: подавляющее большинство азербайджанцев осознают себя мусульманами — это совершенно новое состояние души по сравнению со временем сравнительно недавнего коммунистического прошлого. Однако, сознавая себя мусульманином, современный азербайджанец этнически вычленяет себя из этого духовного понятия — известно, опять же из недалекого прошлого, на вопрос о национальном происхождении следовал ответ: мусульманин. И, наконец, отнеся себя к приверженцам ислама, современный азербайджанец не склонен позиционировать как шиит или суннит. В этом, а также в активном неприятии новых течений в исламе, прежде всего, ваххабизма, возможно, проявляется свойственная азербайджанцам склонность не менять привычный порядок вещей — своеобразный консерватизм. В критическом переосмыслении молодежью духовной деятельности шаха Исмаила можно усмотреть инстинктивное стремление к мусульманской общности, консолидации ислама, реакцию на повсеместное стремление молодого поколения мусульман найти эффективную защиту единоверцев перед фактом объявленного на Западе наступления эры христиано-исламского противостояния. Антиисламские признаки многие видят в необъявленных войнах, политике изоляции, продолжающихся не одно десятилетие в непосредственной близости от границ Азербайджана. Попутно заметим, что все-таки проведенные опросы отражают большей частью настроения, взгляды и мироощущение, так сказать, народного мусульманского массива. Если перебраться, образно говоря, на другие, верхние этажи социальной лестницы, скорее всего, мы будем иметь иную картину. Надо признать, что за пару десятков лет произошли значительные перемены в религиозном сознании и поведении людей, равно как и росте числа практикующих мусульман. Очевидно, в последующие годы мы вправе ждать новых поворотов и тенденций. Вопрос : каких?

Али-заде З. В Азербайджане сформировалось определенное деление исламской массы. Есть официальный ислам и есть ислам ищущий, как я его называю. Все то, что подчинено и олицетворяет организация под названием ДУМК — Духовное управление мусульман Кавказа, — не имеет никакого отношения к исламу как к религиозной субстанции. Суть организационного строения исламской общины — в его первозданной демократичности, которая сводится к следующему: между аллахом и верующим в него не должно быть никаких посредников, людей, которые что-то сообщают рядовым мусульманам от имени аллаха, принимают какие-то решения, обязывающие их. Мусульмане могут собраться в общину и избрать себе старейшину, человека сведущего в священной книге, более грамотного и уважаемого. Могут даже пригласить на эту роль кого-то со стороны, оговорив его просветительскую работу оплатой из общей кассы. ДУМК пришел к нам не от большевиков, как полагают некоторые, а от царских времен. Именно во времена царя были придуманы организации, всякого рода шейхи, муфтии и прочие служители, роль которых сводилась к контролированию мусульманской массы. Изобретение, надо сказать, удачное и нашло новое, более совершенное воплощение в этом самом ДУМКе.

Напомню, что в бурные годы демократизации повальный выход из Компартии сопровождался столь же повальным пополнением мусульманского массива. Необходимость в организационном оформлении руководства этим массивом было тем более важным для властей, что прежние жесткие меры против тех, кто хотел следовать мусульманским обычаям, ритуалам, нормам отпали в одночасье: за посещение мечети партбилет не отнимешь, за участие в траурной процессии в дни ашура с работы не погонишь. В результате возник как бы официальный ислам, со своими служителями мечети, высокопоставленными чиновниками-муллами из ДУМКа, которые, с одной стороны, гармонично вписались в полукапиталистическую и полуфеодальную действительность, с другой — взяли на себя функции неких проводников в мусульманскую среду требований и предписаний официальной власти. Многие согласны с этим привычным с давних пор состоянием вещей и даже не видят в том ничего богохульного. Но есть и такие, что решили искать свой путь к аллаху. Простые мусульмане, как и общество в целом, не могут не видеть, что несправедливости и пороки государства, вызывающие всеобщее недовольство через упомянутые организационные структуры, инфильтрируются и в исламскую среду. Именно этим обстоятельством объясняется популярность ваххабитов в исламе. Власти усмотрели в деятельности «Абу-Бакра», как и в ряде других мечетей, проявление инакомыслия, причем, с признаками к самоорганизации, и начались закрытия мечетей. Из неподконтрольных ДУМКу мечетей сегодня действует только мечеть «Илахиййят», студентов госуниверситета, который не может вместить всех желающих попасть на вечернюю молитву. Центр, возглавляемый Ильгаром Ибрагим оглы, «Иллахиййят» и известный теолог Нариман Касум оглы и являются представителями ищущего ислама. Их поиски идут в русле умеренного ислама.

Юнусов А. Исследования показывают, что среди верующих повсеместно наметился интерес к религиозной литературе. Серьезным сдвигом в сознании можно считать поворот в отношении к преподаванию богословия в школах — многие считают, что это способствовало бы укреплению моральных ценностей, духовному обогащению подрастающего поколения. С другой стороны, в отношении к исламу как к мусульманскому образу жизни усилился бы элемент осознанности. Это важнейший постулат любой веры.

Джуварлы Т. В широком общественном значении речь идет о воссоздании, так сказать, в повседневной жизни нормального, полноценного ислама, как религиозной практики, как дисциплинирующего элемента образа жизни. Этот процесс начат, и поскольку религия достаточно тонкая материя, любые радикальные методы в этом процессе могут повредить так же, как и применяемые государством запреты. Об этом нужно со всей определенностью сказать, поскольку из государственных кабинетов слышны голоса о том, что, дескать, процессу возрождения ислама задан иной темп, и описание самого темпа подается как признак угрозы исламской радикализации. С моей точки зрения, процесс обращения к исламу как к духовной силе идет с нормальной исторической скоростью для страны, еще не определившейся с политической системой, которая остается во многих отношениях переходной. В этом смысле в исламской матрице общества могут быть представлены самые различные пути движения к исламу, самые различные силы, течения и фигуры. Вычленять какую-то из них, утверждая, что это и есть самый перспективный путь, значило бы ограничивать общественную тягу к религии и естественные общественные искания. Это — процесс поиска, он может идти различными путями, чтобы обрести некую законченность. Почему я заостряю на этом наше внимание? Потому что в государственной практике при принятии решений исходят из простого арифметического факта, мол, чем больше граждан примыкает к мечети, исламу, тем благодатней почва для образования радикальных, маргинальных группировок. Это-то и ведет к разработке и применению политики мер, диктуемых соображениями безопасности, или охранения власти. На севере, в непосредственной близости от наших границ, исламские радикальные группировки проводят террористические акции против сил правопорядка. Идет настоящая террористическая война, в условиях кавказской вендетты обретающая немыслимые масштабы и формы. Кто-то наверху делает вывод, что процесс исламизации, отмеченный в Азербайджане, создает благоприятную почву для восприятия радикальных выступлений исламистов на Северном Кавказе. Начинается давление на мечети, на присутствующего здесь Гаджи Ильгара, хотя хорошо известно, что «Джума-мечеть» и его паства исключительно мирные люди, отнюдь не маргиналы, занятые просветительской деятельностью мусульмане, и все, что они делают, находится в рамках закона и, самое главное, — полноценного, как я говорил, ислама. То есть власть сама политизирует ислам, и к этому ее подталкивают и соображения чисто политической коньюктуры: она хочет понравиться Западу и предстать перед своими партнерами в качестве некоего щита против исламизации страны, что гарантирует надежную защиту их энергетических и геополитических интересов. Это в общем-то понятная политическая игра.

 Аббасов А. Но за всем этим маячит и другое обстоятельство: не могут власть предержащие не замечать и того, что для них представляется реальной опасностью, — недовольство социального порядка, накапливающееся в народных массах, лучше всего институализируется пока через ислам. Происходит это ввиду отсутствия реальной политической оппозиции, индеферентности политических партий, сервильности СМИ. Единственное место, где начинает аккумулироваться недовольство, — это мечеть, сами верующие люди. Почему? Потому что этнический мусульманин ищет выхода в самоуспокоении, в том, что все обойдется, утрясется, изменится как-то само собой. Не то у просвещенного практикующего мусульманина — ощущение справедливости им усваивается как предписание ислама. Он не может не фиксироваться на социальных или политических несправедливостях. В этом гигантская разница, разница в мироощущении. С точки зрения правоверного мусульманина, человека знакомого со священным писанием, с традициями ислама, — несправедливость должна быть устранена, с нею невозможно мириться, как это делают обычные граждане. Наконец, ислам обладает значительно более мощной защитой, чем традиционные политические оппоненты, — его невозможно опрокинуть, не скомпрометировав себя в глазах всего общества, состоящего в подавляющем большинстве из мусульман, пусть и этнических.

Ильгар Ибрагим оглы. Нынешние практикующие мусульмане не те, что были десять лет назад. Произошли серьезнейшие перемены в психологии, просвещенности, образовательном уровне, самом подходе к исламу со стороны верующих. В отличие от Турции и Ирана, в Азербайджане люди, пришедшие в религию, выбирают этот путь, исходя их внутренних, духовных потребностей. То есть речь идет об осознанном выборе. Например, многие прихожане нашей мечети, как, впрочем, я сам, до 18 лет не знали ни намаза, ни мечети, были далеки от исламского образа жизни. В то же время культурная среда, в которой я рос, располагала обширной информацией о религии вообще, истории ислама, современного понимания его места и роли в обществе. Представители моего поколения, пришедшие в мечеть, являются носителями современных знаний, это другой человеческий материал и соответственно иные мусульмане. Огромное значение имеет фактор двуязычия, многие из них, как и я, получили образование на русском языке, владеют европейскими языками, а также фарси, арабским. Знание России, влияние русской культуры, понимание европейской идентичности, своеобразия американской демократии и глубокое знание мусульманского Востока — вот та культурная основа, которая делает новое поколение азербайджанских исламистов носителями общечеловеческих ценностей. Мусульманская идентичность в Азербайджане ныне сравнима с европейской. В Европе она качественней, чище. Азербайджанский мусульманин чувствует себя ближе к Европе, России, чем к восточному миру. Ему куда более близки и понятны общественные, политические, культурные процессы в Европе, чем, скажем, в Бахрейне. Таково отличие азербайджанского исламского движения от того, что происходит в Иране, Турции и других центрах мусульманского мира. Эти новые тенденции позволяют говорить о формировании азербайджанского ислама, имеющего свои существенные особенности.

Али-заде З. Главная из них, на мой взгляд, заключается в том, что поиски ведутся в русле умеренного ислама. Нариман Касум оглы, известный своей теологической деятельностью, ищет некий синтез ислама и западных ценностей. Он считает, что между ними нет антагонистических противоречий, есть недопонимание, недоверие, которые вполне преодолимы в ходе исторического сближения. Думаю, что будущее за такого рода мышлением, направлением исламской мысли, исламского движения в Азербайджане.

Агаев Р. Мне кажется, можно говорить и о другом отличии: азербайджанский ислам менее политизирован. Его влияние на общественно-политическую жизнь ничтожно, попытки структурироваться в партийные организации не привели к сколько-нибудь влиятельным образованиям.

Аббасов А. Политизация ислама в Азербайджане имеет несколько этапов. Первый — спонтанное во многом появление исламистов на майдане после событий 20 января 1990 года, ввода советских войск в Баку. Государственные структуры бездействовали, Народный фронт ушел в подполье, рассыпался, исчез из виду. И в этих условиях исламисты взяли на себя всю работу по умиротворению находившихся в шоковом состоянии граждан, организацию похорон, они же осуществляли как бы связь между возрождающейся политической властью и массами. Тут, пожалуй, стоит вспомнить и об акте политического мужества, проявленного шейх-уль исламом мусульман Завкавказья (так назывался тогда этот религиозный титул) Аллахшукюром Паша-заде. Его резкое заявление, в котором Горбачев и его приближенные по Политбюро были названы главными виновниками побоища на улицах Баку, молниеносно выдвинуло шейха в ряды видных общественных лидеров. Этот имидж работал на него и много позже в меняющейся политической обстановке Азербайджана. В данном случае, этот исторический штрих стоит привести как факт, который сыграл роль детонатора в пробуждении мусульманства.

После января — второй этап — исламисты включились в политику и проявляли определенную активность вплоть до разгрома их политической организации в середине 1990-х годов. Тут начинается третий этап — определение места и роли ислама в условиях переходного периода. Оно характеризуется постепенным и настойчивым выдавливанием исламских организаций из политического поля. Последние законоположения отказывают лицу с зарубежным духовным образованием становиться во главе мусульманской организации. И окончательный итог этим мерам подводит закон, в соответствии с которым глава мечети не может назначаться без согласия руководства местной исполнительной власти.

Ильгар Ибрагим оглы. Я не припоминаю ни одного сколько-нибудь важного события, к которому бы наш Центр не выразил своего отношения. Конкретный пример, сегодня правозащитные организации пикетировали ряд государственных зданий в связи с планируемыми поправками к закону о неправительственных организациях. Я счел нужным вместе с другими верующими мусульманами принять участие в этой акции. Или другая особенность. Сейчас в среде практикующего ислама идет борьба, вызванная отказом от следования по пути как турецкого ислама, так и иранского. Прежде чем идти в политику, активно влиять на политические процессы, не говоря о том, что предлагать обществу некий свой, исламский путь развития, практикующий ислам должен стать равноправной частью гражданского общества. Не замыкаться в стенах мечети, не отделять себя от остальных граждан, а жить жизнью, устремлениями общества — таково отличие нынешней массы практикующих мусульман от тех политизированных группировок, которые возникли в 1990-е годы и, в конечном счете, сошли с политической арены. Главным направлением деятельности Центра является защита прав человека. Я в свое время закончил Исламскую академию в Тегеране, защитив диссертацию магистра теологии и философии, а затем учился в Международной школе прав человека Марика Новицкого в Варшаве. Среди практикующих мусульман ныне это не редкость. Многие из них учились в известных духовных центрах Стамбула, Каира, Ташкента, Баку. Вообще стремление получить духовное образование становится таким же естественным проявлением, как желание стать врачом, инженером, преподавателем. Это то, что сближает нас с теми, кто ставит достоинство человека целью и средством преобразования общества. Таков вкратце путь, по которому идет формирование азербайджанского ислама.

Если кто-то стремится сохранить в неизменности существующие несправедливости, то наше движение можно воспринять и как политику. Но это вовсе не те средства, методы и цели, которые выбирают политические партии, для которых превыше всего утверждения у власти или обладание ею.

Юнусов А. Хотя, наверное, надо сказать и о том, что это направление политического ислама в новейшей истории Азербайджана также оставило заметный след. В начале 1990-х годов стихийно возникшие исламские группировки активно включились в бурные политические процессы демократизации общественной жизни. Была создана Исламская партия Азербайджана (позже от нее отпочковалась Исламская демократическая партия), которая с самого начала подвергалась обструкции со стороны властей, а также независимых политических сил. В результате последовали преследования, руководство партии было арестовано, партию лишили регистрации, а затем попросту разгромили. Любопытно, что перед фактом гонений ИПА не нашла поддержки и у оппозиционных политических партий, которые дистанцировались от нее, публично объявив, что «участником демократического блока не может быть партия с исламской идеологией» (?!). Самое поразительное заключалось в том, что оппозиция (протюркской и прозападной ориентации) приняла решение о бойкоте исламистов до судебного вердикта, обвинившего их в измене Родине и шпионаже в пользу иностранного государства (ИРИ). Однако это было только начало. Следующий удар по политическому исламу был нанесен во второй половине 1990-х годов, когда власти обновили существующее законодательство о свободе вероисповедания такими поправками, которые делали невозможным самостоятельное независимое формирование зарегистрированных государством религиозных организаций. В частности, в новой редакции закона прямо указывалось, что все мусульманские общины по всем организационным вопросам подчиняются официальному Духовному Управлению мусульман Кавказа, соответственно для регистрации предписывалось представить устав, который соответствовал бы уставу религиозного центра, то есть упомянутого управления. Не будем подробно останавливаться на длинном перечне правительственного законотворчества, резко ограничившего поле деятельности не просто политического ислама, но и всех мусульманских организаций. Результаты этих мер таковы: если до 1996 года в Азербайджане действовало 216 зарегистрированных религиозных организаций и общин и около 850 осуществляло свою деятельность без регистрации, то в последующем «выжили» 120. Распространено мнение, что преследования происламских партий и организаций, резкое ограничение их деятельности было вызвано сменой внешнеполитических ориентаций АР, следствием давления, исходящего от западных стран, и прежде всего США. Несомненно, это наблюдение не лишено оснований. Но верно так же и то, что, заручившись поддержкой внешних сил, азербайджанские власти стали избавляться от наиболее опасного противника, каковым им представлялся политический ислам, мусульманство вообще. Нейтрализовав его активную часть, власти постепенно вернули его в состояние, в каковом он пребывал все предшествующее — советское — время, — играть роль своеобразного фактора для поддержания стабильности существующих светских структур и стать частью пропагандистской машины.

Агаев Р. Картина, таким образом, предстает следующая: есть взятая под жесткий властный контроль значительная часть мусульманской общины, есть ряд организаций и религиозных деятелей, осуществляющих самостоятельную просвещенческую деятельность среди мусульман, формируя так называемый азербайджанский ислам. Это, как я понял, и есть перспективный путь исламского движения, свободного от всего наносного, турецкого или иранского влияния, свободного от государственного контроля и неминуемого вторжения в самую сокровенную область человеческого сознания — его веру в божественный промысел. И тем и другим, собравшим под свое начало значительную часть этнических и практикующих мусульман, никак не по пути с радикалами — они антагонисты. В таком случае, откуда взялась религиозная группировка Кямрана Асадова, о которой упоминалось в начале нашей дискуссии? Этот молодой человек, как и некоторые другие члены группировки, является офицером азербайджанской армии. Я внимательно читал его показания после ареста и на суде: он не вилял, не говорил, что обманут, заблуждается, не раскаивался. Он убежден в своей правоте. Он считает, что его страна попала в сети международного заговора, направленного против всемирного мусульманства. Он мнит себя правоверным защитником ислама и считает, что надо встать с оружием в руках на его защиту, решительно избавляясь от тех, кто предал мусульманские народы. Я возьму на себя смелость утверждать, что давно и достаточно глубоко изучил ход и характер политических процессов, получивших развитие в Азербайджане в последние десятилетия. Азербайджан так и не стал демократией и не мог ею стать. Однако, вовлеченный в кровопролитный конфликт с соседом, захватившим огромную часть его территории, безжалостно изгнавшим его граждан с собственных земель, Азербайджан так и не встал на путь террора или экстремизма. Среди нескольких сотен политических партий и организаций нет ни одной, которая практиковала бы террор как средство освобождения оккупированных территорий или устранения чудовищной социальной несправедливости. Она ужасает по той причине, что ожидаемые нефтедолларовые ливни от продажи нефти и газа сделали сверхбогатыми небольшую часть, обрекая на люмпенизацию миллионы. Возможно, мы не можем дать исчерпывающего объяснения данному факту ввиду того, что до конца не изучена природа азербайджанского ислама, в развитии которого многое указывает на умеренный характер его религиозности. И в то же время прецедент с вооруженной группировкой требует своего объяснения.

Ильгар Ибрагим оглы. В данном случае, как и в ряде других, речь идет о влиянии, как принято говорить, внешнего фактора. Обстоятельства возник-новения такого рода группировок расследованы, привнесение их извне на азербайджанскую почву прослеживается многими конкретными фактами. Сложные политические процессы, разворачивающиеся на Ближнем Востоке, в Ираке, в Дагестане, на Северном Кавказе, их террористический компонент оставляют свой след в сознании всех мусульман, и азербайджанцы в этом смысле не исключение, особенно молодежь. Можно также утверждать, что возникновение радикальных группировок явилось в известной мере следствием тактических просчетов властей, которые, желая противодействовать многочисленным турецким и иранским религиозным организациям, практикующим в Азербайджане, открыли двери для проникновения различных арабских религиозных организаций. Не имеющие большого международного опыта правительственные организации, занимающиеся конфессиональными проблемами, фактически оказались бессильны перед фактом инфильтрации ближневосточного экстремистского элемента в азербайджанскую мусульманскую среду. Нечто подобное, но в несравнимо более широких масштабах, в свое время произошло и в Чечне во времена Дудаева. Однако развернуться международному экстремизму в условиях Азербайджана мешают, с одной стороны, иная природа политического руководства страны (оно все же представляет городской, европеизированный социум), отсутствие у него какого бы то ни было желания заигрывать с исламом, развитые охранительные инстинкты, наконец, широкие связи с международным истеблишментом, рассматривающим АР в качестве своего делового партнера. С другой стороны, светские традиции азербайджанского общества оказались достаточно зрелыми, а мусульманское сообщество — проявляет верность умеренной религиозности. Это — устоявшаяся традиция, часть азербайджанской ментальности. И одиночными экстремистскими вспышками ее не преодолеть.

Юнусов А. К слову, после внесения поправок в закон о свободе вероисповеданий очень скоро обнаружилось, что в стране стал возрождаться некий «экспортный ислам». Причем, активную роль в нем играли проповедники из Ирана, Турции, Саудовской Аравии, Кувейта. ДУМК был просто не в состоянии оказывать какое бы то ни было воздействие на этот новый процесс, в котором тон задавали ваххабиты, а также ряд радикальных исламских организаций. На их фоне ИПА, пугавшая всех своими проиранскими симпатиями, выглядела просто оплотом либеральной демократии. Очень скоро для всех, и прежде всего для властей, стало ясно, что за разгромом ИПА последовало появление иных религиозных сил — свято место пусто не бывает. Но эти силы уже действовали полулегально, вне контроля государства и общества и представляли большую опасность, нежели легальная и предсказуемая партия исламистов. Действовала известная политическая закономерность: зажим умеренных идеологий провоцирует распространение радикальных взглядов, тем более, что внешний фон по всему геополитическому периметру служит мощной идейно-политической подпиткой.

Агаев Р. Хорошо, с этим, будем считать, мы определились. Но как быть с другим явлением? Азербайджан, как известно, относится с особым пиететом к Турции, туркам и вообще ко всему турецкому. Наши страны связаны исторически, политически, этнически и теперь и энергетически. Помнится, с началом демократизации первым делом молодые азербайджанские политики ринулись создавать партии по типу турецких: «Ана ветен», «Догру йол», «Гуртулуш» и даже «Серые волки» мелькнули и исчезли. В эти же годы шел бурный процесс исламизации турецкого общества. Некоторые полагают, что Турция предлагает исламскому миру модель исламской демократии, пусть и скопированной во многом с христианских демократий Запада. Отчего же азербайджанские политики, в том числе из среды политического ислама, не проявляют интереса к этому уникальному во многих отношениях опыту? Поясню свою мысль, скажем, для повторения иранского опыта в Азербайджане нет ни традиций, ни сил, ни статуса аятолл, ни 2500-летнего опыта самостоятельной государственности. Другое дело этнически близкая Турция, со своим достаточно привлекательным опытом — он воспринимается многими, в том числе и в Европе, как неоисламизм или евроисламизм, как концепция, нацеленная на причудливое соединение либерализма и демократических ценностей ислама.

Аббасов А. Причина инертного отношения политического ислама в Азербайджане к турецкому опыту кроется в этнорелигиозном своеобразии Азербайджана. Эта единственная в тюркском мире страна, исповедующая шиитское направление ислама. Так что броская формула, взятая на вооружение политиками обеих стран «Одна нация — два государства!», хороша с точки зрения пропаганды, но, увы, отражает реальность только отчасти. Иранское влияние на духовную жизнь азербайджанцев до российского периода ( с начала ХIХ века) было значительным и наиболее долговременным. И связано это во многом общей исламской ориентацией.

Ильгар Ибрагим оглу. Структурного воплощения турецкой модели нео-исламизма в Азербайджане нет. И связано это с осознанным подходом азербайджанского ислама не копировать чужой опыт — иранский или турецкий, о чем я уже говорил. В азербайджанском исламе зреет убеждение в необходимости собственного развития, собственного пути. Усиливается и другое — желание политических партий сотрудничать, контактировать с представителями исламского движения, в частности, с нашим Центром. Период обструкционистского отношения к исламскому движению во многом преодолен. Позиция большинства политических партий такова: демократическое развитие Азербайджана предполагает равноправное развитие азербайджанского ислама как важной составляющей формирующейся политической системы, как один из существенных компонентов становления гражданского общества. Нас объединяет общая идейно-политическая платформа — мы все хотим жить в свободном, благополучном, социально развитом обществе. Реальная политика подбрасывает немало вопросов, на которые у исламистов и политиков разные ответы. Мы по-разному оцениваем палестино-израильские отношения, войну в Ираке и проблемы ИРИ — от этого никуда не уйти. Но те, кто солидаризировались с вторжением в Ирак, сделали все, чтобы скрыть от мировой общественности катастрофические последствия политики Буша, должны быть готовы выслушать и мнение тех, кто предостерегал о неизбежности возгорания большой войны и антиисламских тенденций в политике некоторых государств. Диалог азербайджанских исламистов и политических сил не только помогает снять возникающие острые разногласия, он является нормой и проявлением умеренной религиозности, поддержание которой мы считаем важнейшей задачей. Благодаря этому сложилось так, что практикующие мусульмане Азербайджана стали частью гражданского общества. Это то, чего нет в Средней Азии, например. Мы сотрудничаем с другими общественными силами в Комитете по евроинтеграции.

Это качественно иное состояние общества, способствующее вызреванию более благоприятных условий для нормального развития политического ислама в ее азербайджанском варианте. В том и состоит отличие собственно полноценного, нормального азербайджанского ислама от других форм его проявлений: мы стремимся к транспарентности, они тяготеют к подполью, мы ищем общения, диалога, дискуссий — они предпочитают изоляцию. Наш Центр инициировал ряд акций, поддержанных всеми представителями гражданского общества. Так было, когда власти собирались запретить трансляцию азана (призыв к молитве) в Баку, благодаря консолидированной позиции удалось настоять на отмене этого запрета, такое же понимание было проявлено на созванном Центром форуме, осудившем антиисламскую акцию — публикацию карикатур на пророка или проведение протестных мероприятий в связи с войной на Ближнем Востоке и т.д. Это, повторяю, качественно иная ситуация вокруг азербайджанского ислама. Чего не было ни десять, ни даже пять лет назад.

Агаев Р. Но приведенные вами соображения говорят и о другом, в азербайджанском исламе усиливаются политические тенденции, и при определенных обстоятельствах он может приступить-таки к формированию азербайджанского варианта исламской демократии. Христианские демократы в Европе тоже не сразу пришли к идее соединить либеральные и христианские ценности. И Турция долго и трудно шла к этому рубежу.

Джуварлы Т. Бесспорно, что этого исключать абсолютно нельзя. Но созрели или только зреют такого рода предпосылки — для меня большой вопрос. И вот почему. Какие-то бинарные тенденции, очень живучие в азербайджанском мировосприятии, возникшие где-то в начале ХХ века, сохраняют свою актуальность и поныне: «Иран и Туран», «Ислам и Тюркизм», «Ислам и демократия», «Тюркизм и Евроинтеграция», «Демократия и Национализм». Все эти антиномии не исчезли полностью, они остались, хотя прошло более ста лет. Эта данность азербайджанского политического сознания и процесс общественного развития находятся как бы в перманентном противоборстве. Место и роль политического ислама в Азербайджане, его перспективы взаимосвязаны с этими национальными предпочтениями, создающими своеобразный идеологический баланс, своеобразное системное равновесие.

Аббасов А. Правозащитная деятельность Центра Ильгара во многом ведет к соединению ислама и демократии. Гармонично вписываются в это течение и инициативы Наримана Касум оглы, предлагающего сделать доступным Коран массам народа, перевести его на современный азербайджанский язык, как в свое время это сделали в Турции, и в дальнейшем вести богослужение на азербайджанском. Ревнители чистоты ислама всегда сопротивлялись и будут сопротивляться этому, но, думается, если мечеть пойдет на это, процесс приобщения к исламу станет наконец глубоко осознанным и, следовательно, демократическим.

Государственный курс многие десятилетия направлен на европеизацию всех сторон жизни, официальная политика, ориентированная на форсирование евроинтеграции, строится не на пустом месте, а на достаточно прочном фундаменте светскости, размыть который не просто даже при самом мощном и долговременном внешнем влиянии. Оппозиции этом курсу нет. Но появилось другое — интеллигенция заговорила о необходимости развивать чувство национального. Это — реакция на эффект глобализации. Речь идет не о страхах за потерю языка, обычаев — это пройденный этап. Идет интуитивный поиск чего-то недостающего в самой духовности, в том числе и религиозной.

Ильгар Ибрагим оглы. Азербайджанский ислам самодостаточен. В дальнейшем нетрудно предвидеть, что в вопросах социальной справедливости он может интегрироваться с левыми силами, а в деле защиты человеческого достоинства — с правыми. Это надежно оберегает его от опасности маргинализации, которая не исключаема в стране, где уделом большинства населения является бедность, нищета, безработица.

Аббасов А. Ясно, что идет обновление в рядах исламского движения. Новые поколения вносят новые идеи, инициативы, ибо у них иное мироощущение. Определенно можно сказать, что в ближайшие годы мы станет свидетелями роста религиозности. Но каковым будет соотношение радикальных настроений с формирующимися очагами умеренного ислама? Мне кажется, перспектива за последними. Эти процессы, несомненно, способствуют усилению политического ислама. Другой вопрос — когда он включится в политическую борьбу в качестве равноправного игрока? В краткосрочной перспективе это вряд ли возможно. С учетом того, что в Азербайджане слишком сильна тенденция к западным ценностям и достаточно прочны устои светской модели государственности, ислам будет играть все возрастающую роль в жизни гражданского общества. Но трансформация этой тенденции в серьезную политическую силу требует времени и вызревания иных условий, равно как и притока дополнительных человеческих ресурсов. Все это пока что не просматривается в азербайджанских реалиях.

Агаев Р. Итак, можно сделать вывод о том, что азербайджанский ислам находится в развитии. Его дальнейшие судьбы связаны не только с влиянием, оказываемым международным движением мусульман. Время покажет, в состоянии ли новое поколение исламистов, сохранив наработанные ценностные установки, утвердиться в обществе в качестве авторитетной общественной силы, способной ставить и решать задачи общенационального порядка в формах, соответствующих устоявшимся традициям не только самих мусульман, но и нации в целом.