ПОСЛЕВКУСИЕ КРИЗИСА
НОМЕР ЖУРНАЛА: 38 (4) 2009г.
РУБРИКА: Актуальная проблема
АВТОРЫ: Гуревич Павел
Не исчерпан ли ресурс?
В начале этого года, обратившись к неотложной теме кризиса, мы размышляли: каким будет его послевкусие? Большинство политиков и социальных мыслителей толковали в ту пору о грядущем гастрономическом изобилии. Надо переждать. Вот очистим фондовый рынок. Повысим потребительский спрос. Введем в оборот новые технологии.
Точно заклинание повторялась одна и та же фраза: «Кризисы приходят и уходят».
Эта мантра частично снимала разочарование. Но энтузиазм постепенно убывал, и наш отечественный министр финансов, охваченный стрессом, намекал: ко времени окончания кризиса нас, возможно, уже не будет в живых. Грядет новая волна потрясений. Шутка ли, кризис продлится, судя по всему, полвека…
Социальная мысль в оценке кризиса изнемогла. Бросились читать Маркса, отложили. Нет там панацеи. Тоже мрачный прогноз… Может, как-то рассосется само по себе? Никто ведь не отменял циклического развития.
Это, разумеется, так. Но история не движется по кругу. Никто не станет оспаривать и глубинные цивилизационные разломы, случавшиеся в прошлом. Сколько разных формаций знает мировое сообщество. Мы так увлечены идеей прогресса, что вынуждены давать разные названия социуму, в котором живем. Мы переименовывали его десяток раз.
Эта карусель теоретических концепций, как нам казалось, отражает реальную динамику капитализма. Однако мы нисколько не продвинулись дальше базовых идей XVI века.
Рождается крамольная мысль: может быть, капитализм действительно исчерпал свой ресурс?
В 60-х годах прошлого столетия в «Комсомольской правде» появилась странная заметка «Не рано ли заигрывать с Луной?». Автор, вопреки нагрянувшему космическому энтузиазму, писал о неизведанных морских безднах, о неисследованных тайнах социального устройства, о плодородии почвы, которые, как казалось инакомыслящему, важнее прорыва в космос. Нытику ответили на большом душевном подъеме. «И на Марсе будут…», «Караваны ракет помчат нас вперед…».
При общем воодушевлении чуть не потеряли яблони на Земле. Прошло время, и о несвоевременности космического энтузиазма стали писать те, кто его, собственно, и вызвал.
Исследователи сегодня пишут о системности мирового кризиса. Говорят о его полномасштабности и всеохватности. Кризис поразил экономику и финансы, затронул внутреннюю и внешнюю политику, идеологию и культуру, мораль и право, сказался на социальном положении населения всех стран. Эксперты толкуют о том, что он захватывает глубинные основы капитализма как цивилизационного уклада. Речь идет не только о рыночных отношениях, о системе финансов, о глобализации экономических связей. Говорят о забвении протестантского этоса, о неспособности капитализма реализовать идею справедливости. Особо отмечают пагубу бездуховности. Здесь критика капитализма становится тотальной.
В середине уходящего года мы провели «круглый стол», посвященный преображению морали в современном обществе. Участники дискуссии отмечали, что критика капитализма со стороны Маркса была не только чисто экономической или правовой. Маркс и Энгельс обличали деляческий прагматизм, холодный расчет, параноидальное стремление к наживе, которое истребило и религиозный экстаз, и рыцарский энтузиазм, и даже мещанскую сентиментальность.
Сегодня многие дальновидные эксперты отмечают, что исторически капитализм, судя по всему, обречен. Невозможно выйти из кризиса, продолжая пестовать потребительскую модель, провоцируя массовый спрос на товары, орошая финансовый капитал непомерными вложениями.
Всеобщая «тришкинизация» мирового капитала рождает уныние. И, тем не менее, эксперты предлагают в качестве выхода из мирового кризиса меры частичные, косметические. Но разве не настало время для социально-философского анализа того грандиозного опыта, который был накоплен капитализмом за четыре с половиной столетия его существования? Когда, как не в пору кризиса, придет момент поговорить о его блеске и нищете? Наконец, задаться вопросом, насколько этот цивилизационный уклад соответствует идеалам человечности, справедливости, свободы, духовных устремлений? Стоит ли вообще в духе постмодернистской философии говорить о капитализме, как о незавершенном проекте? Быть может, век его уже измерен?
«Давние клятвы о динамичности капитализма как системы выглядят полной нелепостью на фоне разорения России, — пишет Владимир Иорданский, — и ее фактического превращения в страну третьего мира. Сегодня по всему миру ширится разочарование в капитализме как движущей силе истории, в этой роли он фактически исчерпал себя».
Даже столь известный апологет капитализма, как г-н Сорос, разуверился в нем, подвергнув критике его базовые основы.
За свой исторический срок капитализм во всю свою мощь развил производительные силы. Он обеспечил невероятный цивилизационный скачок, вызвав к жизни научно-техническую, информационную революцию. В результате сложилось общество высокого потребления. Капитализм извлек из арсенала истории демократию, как поруганный политический режим, и придал ему жизненность и эффективность. Он перевел гуманистическую риторику в русло конкретных социальных проблем — борьбы за свободу и права человека, за достойную жизнь, за справедливость. Этот строй объединил человечество. Через разносторонние экономические и культурные связи он обеспечил движение к глобализации. Людской род, по выражению Н.А.Бердяева, стал превращаться в человечество.
Вместе с тем капитализм истерзал природу, чуть ли не до дна исчерпал ее ресурсы, довел до агонии. Он создал мощные средства разрушения. Неизвестно куда улетевшая ракета Северной Кореи повергла мир в трепет. Глобализация прокатилась катком по национальному своеобразию и самобытности. Демократия, утратив исконный смысл, из народовластия превратилась в мощный инструмент тоталитаризма и авторитаризма. Человеческий род стал распадаться: золотой миллиард отверг право остального мира не только на благоденствие, но и на само существование. Мировой кризис открыл глаза на мощные вулканические силы, бушующие в недрах экономики, социума и всего цивилизационного уклада.
Кризис вызвал растерянность среди экономистов и политиков. Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, отмечает, что многие факторы, связанные с попытками преодолеть болезненные процессы современной ситуации, вообще находятся вне управления. Можно подумать, что речь идет о сложностях экономики как научной дисциплины. Но ведь кризис давно уже перестал быть финансовым или экономическим. Можно понять наивную настойчивость английской королевы, которая пыталась узнать у экспертов, почему мировой кризис оказался неожиданностью. Но трудно ответить и на вопрос, отчего огромные финансовые вложения в экономику развивающихся стран привели к их отставанию в мировом экономическом марафоне и фактически обрекли их на незавидную судьбу. Отчего капитализм не смог микшировать серьезные социальные коллизии, чреватые революционными потрясениями?
Кризис цивилизации
Мировой кризис приобрел цивилизационный характер. Это означает, что толковать о нем, оставаясь в мире финансов, отвлеченных экономических показателей, бесперспективно. Кризис вызван не только глобальным структурным дисбалансом в экономике. Он отразил не только противоречие между планетарностью капитала и суверенитетом национального государства. Он выразил не только рассогласованность между глобализацией и политической властью, которая по-прежнему реализуется на уровне государства. Кризис обнажил колоссальный разрыв между реальной и фиктивной экономикой. Он, в конце концов, поставил под удар всю капиталистическую систему.
Социальная мысль явно не поспевает за шквальным преображением современного мира. Масштабные и интенсивные преобразования касаются теперь не только сферы хозяйства, денег, экономики, политики и культуры. Меняются и фундаментальные основы воспроизводства человека как биологического и антропологического типа. Гигантская по масштабам биотехнологическая революция не оставила камня на камне от родовых отношений, от родовой сущности антропоида и превратила фундаментальные основы самого человека в простой набор потребностей, пусть и базовых, но потребностей: секса, размножения, вынашивания, вскармливания, обучения и так далее. Восстанавливаются в своих правах политические режимы, о которых писал, к примеру, Аристотель. Стремительность потоков информации, глобальная миграция населения, распад социальных связей разобщают людей. Иной становится практика образования и мышления.
Действительно, мы попали в некий турбулентный поток. Существующие сегодня социокультурные институты и технологии управления обрушиваются на глазах и требуют реконструирования. Вот почему многие социальные концепции, выполнявшие еще недавно миссию интеллектуальной моды, сразу утратили свою ценность.
Нынешний кризис, поразивший экономику всех стран, радикально изменил представление о глобализации как социальном феномене. Разумеется, речь все еще идет о доминировании рынка и неолиберальных формах демократии. Не оспаривается господство транснациональных корпораций в различных сферах жизни — от экономики до культуры. Глобализация по-прежнему активно влияет не только на экономику и политику, но и на культуру, образ жизни и образ мысли. Мировой кризис подтвердил реальность общепланетарных тенденций.
Вместе с тем мировой кризис произвел огромные сдвиги в геополитике, обнажил кричащие противоречия современного мира и самого процесса создания общепланетарной цивилизации. Общие представления о схождении всех культур в некое общее цивилизационное пространство не выдержали испытаний. Вновь актуализировались давние проблемы философии культуры: может ли культурное воздействие одной страны на другую внести ощутимые перемены в исторический процесс? Каковы последствия духовной экспансии «активной» цивилизации для менее «динамичного» региона? Стираются ли в процессе социальной динамики культурно-цивилизационные признаки народов и эпох или, напротив, они обнаруживают стойкость под напором чужеродных влияний?
Обсуждение этих вопросов в философии имеет давние традиции. Но сегодня в условиях кризиса они обрели особую актуальность.
Многие страны в результате глобализации увеличили свою мощь. Это, прежде всего, относится к старому Западу. В то же время глобализация в немалой степени способствовала усилению некоторых развивающихся стран — Индии, Китая, стран Юго-Восточной Азии, Латинской Америки. Началась новая индустриальная революция. На деле она привела к мгновенному перераспределению мирового ВВП. За пять лет Европа потеряла свои 1–2%. Утраты обнаружились и в США. Однако, несмотря на кризис, они происходят медленнее. Зато одновременно, словно грибы, растут новые экономические центры. Для таких смещений еще совсем недавно потребовалось бы более столетия.
Новая индустриальная революция превратила минеральные энергоресурсы в дорогой товар. Обострилась борьба за новые территории. Еще несколько лет назад Э.Тоффлер, оценивая перемены в современном мире, утверждал, что основное противостояние будет пролегать в пространстве науки и технологий (Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., 2001). Он писал: «Знания сами по себе, следовательно, оказываются не только источником самой высококачественной власти, но также важнейшим компонентом силы и богатства».
Если ценностью обладает только знание, почему же многие государства внезапно стали драться за Антарктиду, полагая, что там размещены неоценимые и пока неизвестные ресурсы? В наши дни 90% ископаемых ресурсов принадлежат государствам, на территории которых они залегают. При быстром росте мировой экономики в нее влились около 2 млн. людей. Кризис в то же время увеличил ряды безработных.
Обозначился и рост спроса на продовольствие. Достоинства аграрной стадии исторического развития, названной Тоффлером «первой волной», вновь обретают значимость. Земля, дающая продукты питания, становится ценнейшим ресурсом. Историософские концепции, абсолютизирующие линейность социального процесса, утрачивают свою состоятельность. Оказывается, аграрная стадия развития цивилизации не является анахронизмом. Губернатор Тулеев личным примером призывает горожан сажать картошку. Никто пока не спрашивает: где знания? Чаще раздаются иные голоса: где продовольствие, вода, воздух?
Повысилась политическая активность населения. Жители Земли, еще недавно готовые обменять свою политическую индифферентность на экономическое благосостояние, теперь, напротив, рвутся к политической деятельности. Появляются новые игроки, участвующие в политике. Политизация замещает былую индифферентность масс. Мир оказывается на грани новых столкновений, многим странам в новой ситуации придется бороться за элементарное выживание. Если прежде существовали политические страсти, то сегодня мы наблюдаем необузданность в сочетании с глубоким отвращением к политике.
Политики пытаются канализировать политическую энергию масс в социальный энтузиазм. Однако обращение российского президента к народу вызвало массовую критику не только политиков, но и интеллигенции, простых тружеников. На любой странице Интернета можно прочитать слова, пронизанные горечью и злобой, разочарованием и унынием. Нет, не встрепенулось общественное сознание, не откликнулось на радостный призыв главного лица страны. Скорее, оно натолкнулось на политическую усталость и чувство протеста. Мы живем в мире абсурда. Президент утверждает, что ЕГЭ помог ликвидировать взятки в вузах. А Департамент экономической безопасности МВД установил, что в этом году было выявлено вдвое больше преступлений, чем в прошлом.
Только что состоявшиеся выборы в Мосгордуму обнажили предельную циничность власти. Диалог между кормилом управления и обществом безнадежно утрачен. «Круглый стол», проведенный нами во второй половине года, показал, что никакой подъем национального самосознания в условиях кастрированной демократии уже невозможен.
Что грядет? Бурное потрясение страны или совместное загнивание власти и социума?
Еще три года назад в книге «Глобализация как постидеология» З.Бжезинский отмечал, как американская мощь достигла беспрецедентного уровня. Весь мир ощущает инновационный эффект технологического динамизма. Лучшим свидетельством роли Америки в современном мире З.Бжезинский считал американскую массовую культуру, которая проникла во все уголки земного шара. Он писал о том, что повсюду ощущается притягательность многоликой и часто незатейливой американской художественной продукции (Бжезинский Збигнев. Выбор: мировое господство или глобальное лидерство. М., 2006).
Между тем известно, как отчаянно сопротивляются американской массовой культуре хотя бы французские интеллектуалы, где контроверза американизму вызвала к жизни даже определенный духовный стиль. Французы часто и открыто заявляют, что глобализация означает гомогенизацию. Любые проявления глобализации рассматриваются через призму их совпадения с угрозой распространения американской культуры. Официальная позиция Китая тоже отражает явственную культурологическую враждебность в отношении поддерживаемой США глобализации, противопоставляя ей собственную концепцию «азианизма».
Активизировались и антиглобалисты. Обострился интерес к культуре как фактору социального развития. Эксперты все чаще приходят к убеждению, что именно духовные черты, социокультурные признаки конкретного общества или даже целого региона, например, Европы, накладывают отпечаток на социально-историческую динамику. Широкое распространение получает в философской литературе идея о том, что адекватно «схваченное» ядро культуры, проницательное постижение ее ценностно-смыслового содержания, ее особенностей могут содействовать прогрессу общества и, в конечном счете, всего человечества. Напротив, искаженное или поверхностное понимание сущности духовного наследия, его специфики способно породить мучительные кризисные процессы.
С этой точки зрения, глобализация — так, как она реализуется в современном мире — обладает огромным разрушительным потенциалом. Развитие и укрепление транснациональных монополистических образований приводит к наступлению капитала на национальный суверенитет многих государств. Это грозит экономической катастрофой, что и случилось в Латинской Америке в 80-е годы прошлого столетия. Речь идет не только о стирании культурно-цивилизационных особенностей различных стран, но и об утрате полярностей, без которых цивилизация мертва. Такое разведение полюсов было известно человечеству издавна.
Расизм как идеология несостоятелен. Он не имеет оснований для своих биологических притязаний. Но он обнаруживает идеологический соблазн, который живет в ядре каждой структурной системы. Расизм выражает право на различие. Он противоречит тотальной гомогенизации мира. Стремление же окончательно стереть расизм обернулось тем, что он принял мимикрические формы, явился в формах эксцентричных, агрессивных. Оказалось, что различию нет разумного основания. Это обнаруживает не только расизм, но и все антирасистские и гуманистические усилия, направленные на поддержку и защиту различия.
На наших глазах рождается новая эпоха глобальной конкуренции. Более того, обозначается новый виток межэтнических и геополитических столкновений. Говоря о глобализации, мы вынуждены сегодня признать, что некоторые народы только делают вид, что ведут западный образ жизни, хотя на самом деле никогда до конца не принимают и втайне презирают его. Они остаются эксцентричными по отношению к этой системе ценностей. Когда они ведут переговоры с Западом, когда вступают с ним в сделку, они считают основополагающими свои собственные ритуалы. По этому поводу французский философ Жан Бодрийяр пишет: «Может быть, однажды исчезнут и сами белые, так и не поняв, что их белизна есть лишь результат шокирующего сближения и смешения всех рас и всех культур, подобно тому, как белый цвет представляет собой амальгаму всех цветов» (Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2006, с. 60).
Бодрийяр считает, что ни Марокко, ни Япония, ни ислам никогда не станут западными. Европа никогда не заполнит пропасть, отделяющую ее от Америки. По его мнению, могущество Японии — это всего лишь форма гостеприимства, оказываемая технике и иным разновидностям современного стиля жизни. Но она не сопровождается ни внутренним психологическим принятием, ни глубиной. Это гостеприимство в форме вызова, а не примирения или признания.
Страны мира по-разному пытаются выйти из кризиса. Это, несомненно, приведет к новому распределению сил в общепланетарном масштабе. Не исключено, что кое-где начнут укореняться и нетривиальные мысли. Целесообразно ли сводить многообразные жизненные и практические ценности человека к наживе, к материальному благосостоянию? Не впадут ли массы, парализованные кризисом, после его ухода в еще большую потребительскую паранойю? Правомочно ли общество, в котором господствует только стихия рынка, предназначенность человеческой жизни сводится к наживе, интересы финансово-олигархического капитализма регулируют всю жизнь, бездуховность оказывается неизбежным спутником сложившегося уклада?
Может быть, человечество могло бы вернуться к идее конвергенции общества, в котором уравновешены социалистические и капиталистические принципы? Об этом говорили в свое время П.Сорокин, У.Ростоу, Дж.К.Гэлбрейт, Я.Тинбергер, Р.Арон, Э.Фромм. А может быть, мир буквально катапультируется в новое цивилизационное пространство? Но каким образом?
В ходе мирового кризиса родилось немало полуоформившихся социальных моделей, неожиданных общественных экспертиз. К примеру, Китай показывает, что именно отказ от демократии может в определенных условиях вызвать стремительный экономический рост. Самые безумные прогностические идеи получают неожиданное подкрепление. Стоило одному футурологу указать на грозящий Америке распад как единого государства, как одному из штатов захотелось полного суверенитета.
Сбывается неожиданное, подчас несуразное.
Речь идет о радикальном переосмыслении социального бытия.
Цена: 0 руб.
|
Впервые с момента выхода в свет в 1999 году трёхтомника Вагифа Гусейнова "От Ельцина к...?" читатели имеют возможность ознакомиться с полными текстами книг в электронном виде и скачать их.
Впервые с момента выхода в свет в 1999 году трёхтомника Вагифа Гусейнова "От Ельцина к...?" читатели имеют возможность ознакомиться с полными текстами книг в электронном виде и скачать их.