Неумение различать институциональные границы светской и духовной юрисдикции отличало в эпоху Средневековья русскую церковь от западной и даже византийской, но не отражалось на благочестии и правоверии русских людей. Искренность и глубина их веры были мало связаны с особенностями церковного управления. Как в обществе христианском, в Московском государстве весь склад и жизнь определялись ритмом и духом православного миросозерцания. Однако материальные условия жизни церкви, прежде всего, состояние духовенства, существенно влияли на возможности воспитательного воздействия церкви, ее активной социальной роли, особенно в эпохи социальных и культурных кризисов. Каким было материальное положение церкви как института в этом обществе?

Как страна небогатая, расположившаяся на гораздо менее плодородных землях, чем европейские христиане, россияне не могли материально содержать большой церкви. Церкви, в которой, например, было бы полностью целибатное духовенство. Именно благодаря целибату приходское духовенство на Западе сумело стать мощной воспитательной силой как благодаря времени, свободному от семьи и материальных забот, так и благодаря нравственному авторитету, с которым не может конкурировать бесцелибатное духовенство. Это одна из причин, почему заложенный в христианстве духовный идеал человека отождествлялся в православии всегда с иноком и вызывал всемерное восхищение монашеством; в то время как белое духовенство, образ жизни которого не сильно отличался от обычного гражданского состояния, далеко не пользовалось таким авторитетом и легко могло становиться предметом выраженного неуважения.

Изначально сложилось так, что церковь в России не получала десятины от населения, а жила в соответствии с древним порядком жреческой касты, «питаясь от алтаря», как это было, например, в ветхозаветной церкви. Если же алтарь не давал достаточно средств к существованию, приходским священникам приходилось осваивать крестьянское ремесло. Иначе снабжались монастыри и епархиальные власти. По благочестивой традиции, князья и состоятельные верующие издавна отписывали монастырям свои имения. Эти земли поступали в распоряжение на юридическом основании полного распоряжения (дарения или завещания), идентичного тому, на котором основывалась собственность феодальной вотчины. Эти вотчины дарились не так часто, но, в отличие от светских вотчин, они не делились между наследниками, а накапливались с поколениями. На монастырь автоматически возлагались все обязанности вотчинника этих земель: суд на этих территориях и управление ими. С этих земель кормились монастыри и кормили других, собирая обычным образом феодальные повинности с крестьян. Даже несмотря на то, что нестяжатель Вассиан Патрикеев критикует сам характер феодальных отношений с крестьянами как неподобающий иночеству, очевидно, что в монастырях положение крестьян было лучше, чем в других местах, отчего вплоть до закрепощения крестьян не прекращался переток населения на монастырские земли. В этих хозяйствах монах, руководствуясь началом ora et orbi, работает рука об руку с крестьянином. Неудивителен успех этих хозяйств. Монастыри становятся крупными торговцами, дают деньги в рост. Даже предельно критичный М.Покровский констатирует полное превосходство организации монастырского хозяйства над светским: «Первые крупные землевладельцы современного типа, находимые нами в XV–XVI веках, были те же монастыри, первое применение принудительного крестьянского труда, предвосхищавшее будущий расцвет крепостного права, дает нам монастырские имения; первыми крупными торговцами были опять-таки монастыри…. Изучая аграрный кризис XVI века, мы увидим, как богатства и земли плыли в руки церкви и уплывали из рук боярства: борьба против церковного землевладения, а косвенно и вся «нестяжательская» полемика не имеют другого основания, кроме этой конкуренции светского и духовного помещика. Экономическая прогрессивность средневековой церкви вела к тому, что она и в политической области, и у нас, и на Западе, шла впереди светского феодального общества».

По сути, в экономическом отношении церковь усваивала господствующую модель хозяйственных отношений и выступала как рядовой, хотя и крупный, хозяйственный субъект: на уровне епархии и монастыря, собирая феодальные подати со своих имений, на уровне прихода – собирая урожай наравне с крестьянином. Кроме нравственных вопросов, справедливо задаваемых нестяжателями, здесь крылась проблема зыбкости материального положения церкви, которая обнажилась позже. Несовместимость церковного призвания и феодального состояния была слишком очевидной, и эту землю было легче отнять. Когда церковные земли были секуляризированы и превращены в особую категорию государственных земель, как земли «экономические», содержание церкви стало опираться на подати, теперь уже собираемые государством, но с тех же земель, получивших название «экономических». Остаток шел на иные государственные нужды. Итог – полная материальная зависимость от государства, возможность которой была заложена еще тогда, когда был определен феодальный принцип обеспечения церкви, принцип, имеющий природу «вознаграждения за службу».

Высоки ли были материальные потребности церкви? Приходское духовенство, имевшее семейный уклад, претендовало на тот же образ жизни, что и обычное сельское и городское население, стремясь хотя бы сколько-нибудь над ним возвыситься. Церковь обслуживал целый штат полупрофессиональных работников: как и в наше время, кроме штата священников, сюда добавлялись дьяки, чтецы, певцы, звонари, хозяйственный персонал. Следует заметить, что храмы в старорусскую эпоху были крупнейшими архитектурными строениями, хотя и редко каменными. Это было единственное учреждение, помимо государственных учреждений, которое требовало больших средств для его постоянного содержания. У церкви всегда толпилась целая армия «приживальщиков»: странников, немощных, юродивых, нищих, которых по обычаю русского милосердия прикармливали прихожане и храм. В монастырях, особенно скитах «нестяжательного», нищенского направления, иноки, прежде всего, пожилые, жили также за счет приношений. Крупные монастыри, наподобие Волоколамского монастыря преп. Иосифа Волоколамского, осуществляли обширную и образцовую по тем временам благотворительную социальную деятельность. Основные расходы, безусловно, падали на хозяйственные нужды, как в обычных крупных хозяйствах: должны были приобретаться орудия труда, семенной фонд и проч.

И в московскую, и в постмосковскую эпохи общим остается одно – освобождение народной массы верующих людей от задачи материального поддержания церкви. Церковь кормит себя сама. Средства прихожан расходовались на милостыню и разовые крупные расходы, например, покупку колокола. Столь же разовым и несущественным служило вмешательство приходской общины. В течение столетий у верующих не формировалось социальной ответственности за церковь, которая содержится в понятии десятины, постоянного налога на содержание церкви. Эта ответственность перекладывается на царя, «ктитора церкви», анонимное государство или на индивидуального верующего, но никогда на церковное общество.

Е.Голубинский подробно обрисовал материальное и нравственное состояние приходского духовенства в эту эпоху. Приходской священник был, по сути, обычным крестьянином. Это ни в коей мере не способствовало укреплению его пастырского авторитета. Яркую картину его быта пастыря дает Иван Посошков (1652–1726) в своей книге «О скудости и богатстве»: «у нас в Руси сельские попы питаются своею работою и ничем они от пахотных мужиков неотличны. Мужик за соху, – и поп за соху, мужик за косу, – и поп за косу, а Церковь Святая и духовная паства остаются в стороне. И от такова их земледелия многие христиане помирают, не токмо не сподобившись приятия Тела Христова, но и покаяния лишаются и умирают яко скот. … И сие како бы поисправить, не знаю, жалованья государева им нет, от миру подаяния никакого им нет же и чем им питаться, Бог весть».

Посошков рисует картину невысокого социального положения духовенства, которое, плоть от плоти народа, нередко уличается в пьянстве, брани и иных непотребствах, оскверняющих их сан: «Сельские бо пресвитеры самые люди простые, взрастет он в деревне, деревенские дела и смышляет». Но более всего состояние церкви характеризует необразованность духовенства, которое в своих широких слоях едва ли способно к грамоте, а уж тем более к вопросам пастырства, богословия и духовного просвещения: «А ныне истинно таковых пресвитеров много, что не то чтобы кого от неверия в веру привести, но и того не знают, что значит слово вера, но есть и таковые, что и церковной службы, как правильно отправить, не знают». В конце XVII века в России все еще не существовало системы образования духовенства и даже требования безусловной грамотности священника. Не служило источником подлинной образованности и черное духовенство. Гораздо более продвинуто в этом смысле было южнорусское духовенство, под влиянием воздействий с Запада и более непосредственного контакта с униатами, влияний Литвы2. Однако знакомство с западным богословием не рождало само по себе собственного богословского развития. Еще в течение долгого времени развитие православного богословия заключалось в воспроизведении и усвоении взаимной полемики между католиками и протестантами.

Экономическое состояние отражается на социальном положении служащих церкви. В московскую эпоху духовенство сохраняет черты свободного сословия, более высокого общественного статуса, уважения. Поставление священников опирается на начала выборности, в духовенство могут входить представители других сословий, дети духовенства могут перемещаться в другие сословия. Кандидаты в священники нередко предлагаются самим приходом. Примечательно положение «крестцовых» священников, не привязанных к определенному приходу: они подпитывают свободное богомолье, подвязываются на службу в домовых церквях богатых фамилий. Что касается иерархов церкви, то они в Московскую эпоху, эпоху «государства правды», обладают всеми чертами аристократии, являются неизменными участниками царских приемов и принятия важных общественных решений. Боярский слой, переходящий в иноческое состояние, служит в московском обществе одной из ведущих идейных сил.

Состояние духовного сословия резко ужесточается после реформ XVIII в., когда духовенство принимается «под опеку» государства и все более приобретает черты закрытой касты. В то время как податный гнет населения увеличивается, клирики остаются освобождены от ряда податей, снабжены приходским земельным участком, и это составляет основное экономическое преимущество духовного сословия. Государство дает если не жалованье, о котором грезил Посошков, то гарантированный заработок. Это «упрочение» привилегированного состояния оборачивается суровой платой; начинается борьба духовенства за сохранение своих привилегий. С приходом государственного регулирования практически закрываются «окна» для перехода духовенства в другие сословия, в том числе дворянства. Хотя духовенство остается свободным сословием, его приход мыслится как «государственная служба» священника; устанавливаются «штаты» приходов, возникает порядок передачи приходов по наследству. Аннулируется статус крестцового (неприписного) духовенства. Приход и привилегии не распространяются на младших, «безработных» детей семьи священства, обрекая их на службу в более низких сословиях или армии. Хуже того, застывает статус низших категорий клириков: потомственными становятся должности дьячков и дьяконов. Находясь на границе с податными сословиями, духовенство само держится за свою сословную замкнутость, свой «паек», чтобы удерживать границу между ним и низшим сословием. Ибо избыток «кадров» в духовном сословии беспощадно переводился государством в податные сословия2.

При такой «крепости» сложившихся границ между сословиями исчез древнерусский обычай поступления в духовенство и монашество из служилых классов. С ростом свободомыслия верхов и расцветом крепостного права возрастал унизительный взгляд на духовенство «сверху вниз». В XVIII в., с ростом политического отчуждения духовной и светской власти, стремительно возрастает и взаимное культурное отчуждение: сохраняя общественно-представительские функции, духовенство уже смотрится «белой вороной» среди блеска аристократических салонов. Лишь среди иерархов еще можно встретить выходцев дворянских фамилий.

После того как государство перестает руководствоваться идеалом христианского государства, церковь утрачивает свой высший идеологический авторитет и превращается в рядовую «службу», в исполнителя второстепенных общественных функций. А.Карташов описывает крайне неприглядные, убогие формы выживания духовенства в тисках государственной заботы: «Томление в рамках несвободных сословий было длительным подвигом русского духовенства ради создания Великой России». Красноречивы слова киевского генерал-губернатора Безака в 1866 г.: «Русское духовенство не только изменено в ветхозаветное левитство, но даже более того – оно приведено в такое положение в отношении к прочим сословиям, в какое поставлен был народ израильский в отношении к язычникам и самарянам. Вследствие сословной отчужденности духовенства, общество, наконец, стало относиться даже враждебно к лицам духовного звания, переходившим на службу гражданскую… Отсюда возникло странное явление в христианском обществе. Именно, что дети пастырей христианской церкви, переходя в другие рода общественной службы, вынуждены скрывать от общества свое происхождение, стыдиться звания своих отцов, как будто дети каких-либо преступников».

* * *

Сосуществование Русской православной церкви и российского государства – константа истории русского общества и, вместе с тем, одна из самых драматических ее разделов. Церковь сопровождает российское государство практически с младенческих пеленок, выполняя то роль повивальной бабки при рождении Древнерусского и Московского государств в IX и XV вв., то жертвы государственных репрессий в XVII и XX вв. Не стихают дискуссии при определении церковно-государственных отношений и в современном обществе. В этих дискуссиях общим местом признается существование клерикального государства вплоть до ХХ века, которое обратилось после революции в свою противоположность, государство атеистическое. При этом, под влиянием светской научной традиции, не предрасположенной к церкви, исследованию реального социально-экономического положения русской церкви уделялось немного внимания.

В настоящей статье была сделана попытка осветить несколько важных характеристик социального положения церкви в истории русского общества: материального и нравственного состояния духовенства, бытового отношения к духовенству в миру, экономического состояния церкви как общественного института. Более углубленное исследование предоставило бы еще более фактов для вывода об ущемленном социальном положении церкви в российской истории, чем для обратного представления о выгодах государственно-церковной симфонии.