Арендт Ханна. О революции. М., 2011. 464 с.

Х. Арендт (1900–1975) — немецко-американский фи-лософ и политолог. Основные мотивы ее философии — свобода и гуманизм. Свобода для нее не только фундаментальная характеристика человеческого существования, но и основной критерий оценки социального и духовного прогресса. Она показывает противоречивость общественного развития. Идеи Х. Арендт о социальной активности и тоталитаризме сыграли важную роль в формировании современной политологии. Ее публицистическая и культурно-политическая активность получила высокую оценку широких кругов общественности.
В связи с возросшей гражданской активностью в нашей стране слово «революция», по существу, утерянное современным политическим лексиконом, неожиданно воскресло и приобрело многие новые смыслы. Эксперты вновь твердят о революционной ситуации в России, анализируют факторы, которые могут радикально изменить поступательное развития страны.
Развитие слова «revolution» демонстрирует многократный процесс метаморфизации: от слова с конкретным знанием («откатывание», «оборот») к астрономическому термину, затем — к политическому и, наконец, к социальному термину. Семантика слова становилась многослойной, слово сохраняло в себе «память» о предыдущих семантических сдвигах. Так, астрономическое представление о revolutio как сложном движении (Земля вращается вокруг своей оси и одновременно обращается вокруг Солнца) отразилось в появившемся в XIX веке представлении о социальном развитии как движении по спирали. В то же время и самое абстрактное значение слова «революция» унаследовало в метафоризированном виде изначальную семантику движения, резкого и отрицательного сдвига.
Х. Арендт показывает, что войны существовали всегда, но революции в собственном смысле слова, до Нового времени, не существовали. Они — одни из самых новых политических явлений. «Первые оправдания войн, наряду с первым разграничением войн на справедливые и несправедливые, мы находим в римской Античности. Эти оправдания не затрагивают проблему свободы и не проводят грань между захватническими и оборонительными войнами» (с. 8). Х. Арендт выражает пророческое предостережение: если XX век не станет столетием войн, он останется временем революций.
Тема политического тиранства, казалось бы, осталась в прошлом. Однако деспотия прорастает, несмотря на призывы к демократии. Тираны вообще приходят к власти, как и во времена Античности, благодаря поддержке низших слоев общества. Их шанс удержаться у власти базируется на свойственном человеку желании имущественного равенства. Да, можно согласиться с Х. Арендт, что до революций XVIII века различие между богатыми и бедными считалось столь же естественным и неизбежным для государственного организма, сколь и различие между здоровьем и болезнью для человеческого организма.
Но сегодня, в условиях расширения прав и демократии идея справедливости имеет иное основание. Народы настаивают на том, что богатство должно быть у всех. Иначе какой смысл в демократии, в утверждении различных социальных прав? «Америка, — пишет Х. Арендт, — стала символом «общества без нищеты задолго до того, как наше время с его небывалым техническим прогрессом открыло практические способы ее устранения» (с. 22).
Нынешнее понимание революции неразрывно связано с представлением о том, что она открывает новый этап истории, создается новая историческая обстановка, которой никогда не было. Оправданием революции оказывается массовое ожидание перемен. Она вообще сначала возникает в умах. Без образа буревестника, подаренного М. Горьким, никакая греза об ином устройстве не получила бы полной реализации. Однако сегодня в нашей стране нет образа будущего, которое взывает переиначить настоящее.
Между тем социальные брожения способны сотрясать страну. Вновь вызревает убеждение, что страну можно катапультировать в иное счастливое состояние, и свобода, наконец, станет реальной. А вот соображение Х. Арендт: «Мы также знаем, что свободу, увы, лучше сохранили в тех странах, где революции удалось избежать даже вопреки открывавшимся вопиющим фактам о власти, и что гражданские свободы больше распространены там, где революции потерпели поражение, а не там, где они одержали победу» (с. 156).
Исследовательница напоминает о фантастической долговечности отживших политических систем. Использование термина «свобода» нередко в истории, по мнению Х. Арендт, оказывается более политически действенным, нежели развернутое философское сочинение. Философы Просвещения имели ничтожно малое значение для истории философии, а их вклад в историю политической мысли нельзя сравнить с вкладом, который внесли оригинальные труды их предшественников в XVII и начале XVIII века. Суть в том, что они стали использовать слово «свобода». Для этих людей свобода могла существовать только публично. Люди понимали, что невозможно быть полностью «счастливыми», если счастье будет ограничиваться только частной жизнью.
Весьма актуальной, мне кажется, мысль Х. Арендт о тирании и ее возможных нынешних метаморфозах. Любая тирания, показывает исследовательница, лишает человека всеобщего счастья. Иначе говоря, деспотия в ее современных формах вынашивает идею, сообразно которой люди должны уйти из гражданской сферы и заняться частными делами, своим домашним хозяйством. Вот почему неожиданная гражданская активность, обнаруженная на российских просторах, подвергается изобличению, дискредитации, в ряде случаев даже осмеянию. В самом деле, зачем люди пренебрегают правом на собственное счастье?
Изобилие и безграничное потребление, по мысли Х. Арендт, являются идеалами бедных. Они оказываются миражами в пустыне нищеты. Но можно ли поставить знак равенства между революцией и борьбой за освобождение? Устранив в наши дни диктатора, стоявшего у власти, страны Африки не только не обеспечили счастья для всех, но, напротив, ввергли народы в обнищание. «Между властью и авторитетом не более общего, чем между властью и насилием», — утверждает Х. Арендт (с. 247). Здесь исследовательница входит в ту сферу, которая рельефно обнаруживает себя в настоящее время. Прежде предполагалось, что главная задача политика — обеспечить заключение договора между странами.
Однако сегодня ни договора, ни обещания, на котором основываются договоры, недостаточны для того, чтобы обеспечить долговечность, иначе говоря, дать человеку ту меру стабильности, без которой они были бы не в состоянии оставить в этом мире для своих потомков что-то, что пережило бы их самих. Сегодня в условиях десакрализации власти политики прибегают к вовлечению священников в светские дела. «Римский закон, в остальных отношениях не имевший ничего общего с греческими законами, также нуждался в трансцендентном источнике авторитета, и если и испытывал потребность в помощи богов — одобрительном кивке головой, которым, если верить римской религии, боги выражали свое согласие с решениями людей, — то не в большей степени, нежели любое другое значительное человеческое деяние» (с. 258).
Современные политики держатся за веру, даже если она кажется им устаревшей. В ходе революций быстро обнаруживалось, что религиозная санкция для человеческих законов весьма важна. Она немыслима без веры в «загробное воздаяние и наказание» в качестве «единственного основания моральности». Но эта сила может проявить себя через мощь насилия. Здесь значительна также роль социальной мифологии. Миф об «основании», порой все равно чего именно, получает тиражирование. «И эти времена перехода от рабства к свободе должны приковывать воображение политиков, поскольку легенды в один голос говорят о великих лидерах, которые появляются на исторической арене именно в периоды разрыва исторического времени. Римская история буквально вращалась вокруг идеи «основания», так что ни одно из фундаментальных политических понятий, таких, как авторитет, традиция, религия, закон, не могло быть понято без обращения к великому делу.
Немалую ценность имеет наблюдение Х. Арендт о том, что политики не-редко руководствуются примерами из истории других стран, но при этом невнимательно прослеживают опыт собственной державы. Между тем политическая свобода либо означает право быть участником в управлении, либо не означает ничего. Выступления граждан России против фальсификации результатов выборов при всей своей радикальности не стали прологом к осмыслению обшей направленности российского пути. В основном речь шла об участии в верхних эшелонах власти представителей среднего класса.
Книга Х. Арендт основана на обширном историческом материале. Но при этом она предельно злободневна. Это подтверждает главную мысль исследования: история имеет склонность повторяться, но без учета обретенных уроков.